Мишель не нашлась, что на это ответить, лишь понадеялась, что Генри не заметит, как сильно взволновали ее его слова. Зачем он говорит так серьезно? Из-за этого его голоса все внутри переворачивается, а щеки наливаются предательским румянцем.

– Ты права, Мишель, ты как всегда права, – вздохнул друг и, запрокинув голову, посмотрел на бледный призрак полумесяца, проступивший в еще светлом небе. – Просто иногда я думаю: что было бы, если бы нас не связывали обстоятельства, если бы другие люди не ждали от нас слишком многого?

– Я никогда не задумывалась, чего ждут от меня другие люди, – сказала Мишель. – Быть здесь, с теми, кому я нужна, – мой выбор. Я люблю приютских детей…

– Они вырастут, покинут детский дом и никогда о тебе не вспомнят, – прервал ее Генри. – Ты для них лишь отголосок чего-то настоящего. И если не ты, то кто-то другой займет это место в их жизнях. Понимаешь? Не важно, кто будет исполнять твою роль, так зачем тебе это? Не лучше ли быть свободной от обязательств?

– Но я свободна, – проговорила Мишель. – Ответственность за других не забирает мою свободу. И даже если обо мне забудут, я не расстроюсь, ведь так и должно быть. Я просто хочу сделать то, что в моих силах, там, где я есть, чтобы мир стал чуточку лучше. Разве это плохо?

Генри молчал, и Мишель решила не мешать его размышлениям. Она просто обняла его руку и сделала то, чего ей уже давно хотелось: прильнув к другу, опустила голову на широкое плечо, напряженное и твердое.

Он шумно выдохнул и, расслабившись, обнял Мишель, устраивая ее в надежных объятиях.

– Ты всегда находишь нужные слова, – проговорил он, щекотнув дыханием ее волосы. – Спасибо.

Мишель улыбнулась, ощущая себя безмерно счастливой.

***

…Генри ждал ее на их прежнем месте: у раскидистой яблони в глубине приютского сада. Однако едва Мишель разглядела лицо друга, радость от долгожданной встречи уступила место испугу, ведь прежде она никогда не видела, чтобы он плакал. Ее сердце болезненно сжалось. Что же случилось, отчего его лицо исказило страдание?

Завидев подругу, Генри едва не бегом бросился навстречу, до боли сжал в объятиях и, спрятав лицо в ее волосах, разрыдался по-настоящему. Мишель почудился слабый запах крови, но она только и смогла, что обнять его широкие плечи, накрыть рукой растрепанную голову, утешительным жестом.

Что бы ни терзало ее друга, она будет рядом, станет на его сторону, поддержит. Только бы он рассказал… Вскоре Генри затих и ослабил хватку, но Мишель молчала, боясь пошевелиться, спугнуть его откровение.

– Прости, – с трудом проговорил он и отстранился, пряча взгляд. – Такой ужасный человек как я не достоин тебя… Я не должен был приходить сюда, но не удержался… Хотел увидеть тебя еще раз.

– Вовсе ты не ужасный, Генри! – убежденно проговорила Мишель. Положив обе ладони на его щеки, она повернула его голову, заставив взглянуть ей в глаза. Осенний ветер обсыпал их пожухлыми листьями, но сейчас она не чувствовала холода. – Пожалуйста, расскажи мне… что случилось? Обещаю, я не стану тебя осуждать!

– Конечно, ты не станешь, – горько улыбнулся Генри. Серые глаза сверкали по-особенному, из-за только что пролитых слез, из-за болезненной обреченности проигравшего и чего-то еще, теплого и светлого. – Ты слишком добрая. Настоящее сокровище.

Он обвел холодными пальцами овал ее лица, жадно всматриваясь в каждую черточку.

– Генри, пожалуйста, – взмолилась Мишель, не в силах избавиться от ощущения, что он собирается совершить что-то непоправимое. – Поделись со мной! Ты не должен страдать в одиночку! Я ведь твой друг!

– Друг… – чуть хрипло произнес он и покачал головой. – Для меня ты больше чем друг. Ты мое сердце. Я никогда тебя не забуду.

– Генри… – выдохнула Мишель. Она так мечтала услышать от него слова любви, однако теперь, когда он их произнес, она не чувствовала ничего, кроме отчаяния. Это никакое не признание, а настоящее прощание. Будто этими словами он не связывает их судьбы, а навсегда вычеркивает ее из своей жизни. – Что бы ни терзало тебя, у тебя есть я! Давай сбежим! Ты же хотел, помнишь?

– Сбежишь со мной? – улыбка коснулась его губ. – Это было бы действительно здорово, только вот один близкий друг научил меня смотреть в лицо трудностям и не избегать ответственности за людей, доверивших мне свои жизни. Пожалуй, хоть это я должен сделать правильно.

– Очень хорошо! – воскликнула Мишель. – А теперь расскажи этому самому другу, что произошло! Вместе мы сможем…

– Боюсь, что больше не будет никаких «вместе», – тихо произнес Генри. – Ты была моим светом. Я не стану тянуть тебя за собой во тьму.