— Из-за кого?! — кричал внутренний голос. — Из-за этого гада?! Предателя?! Изменника?!

— Да, — не отрицала я. — Именно из-за него…

День отработала на автомате, старательно избегая новых встреч с Нечаевым-младшим.

По пути домой на полном серьёзе задумалась: а не крутануть ли руль сторону ближайшего столба?

В памяти бесперебойно крутились воспоминания из прошлой жизни. Первая встреча, ругань с Нечаевым, подбитый глаз Козырева… Смешно, но тогда у меня не было ничего, кроме амбиций, стойкости и пробивного характера, теперь же у меня было всё, ну или почти всё, но самое главное оказалось утерянным — внутренний стержень словно разлетелся на сотни миллионов осколков.

И за это я тоже ненавидела… себя. Боже, как можно быть такой дурой?! Чтобы не видеть, не понимать, не замечать очевидного, оправдывая, благодаря и восхваляя.

Ощущение чего-то мерзкого заполняло каждую частичку души, хотелось в душ и, желательно, утопиться. Он же спал с ней! Спал! А потом приходил ко мне… И спал со мной…

Меня замутило.

Зуд охватил всю кожу, так и хотелось содрать её с себя, лишь бы не помнить его прикосновений, ласк, поцелуев…

Но смелости врезаться в столб сегодня у меня так и не хватило.

Завтра. Всё завтра.

***

Наверное, мне всё же повезло, и моя внутренняя Скарлетт с её «я подумаю об этом завтра» продержалась почти неделю. Я даже выработала какой-никакой план действий, искренне веря в то, что смогу взглянуть Нечаеву в лицо, холодно и расчётливо потребовав развода и полцарства в придачу. Что буду делать с царством, представляла плохо, но уж больно сильно хотелось цапнуть супруга за живое, а я уже была практически уверена, что бизнес для него всегда был и есть на первом месте.

Мысли были до странного автоматическими, вроде как так было положено думать в моём положении.

— Нина, где ты и почему я должна врать Илье?! — возмущалась мама, вынося мне мозг своей тревогой в трубку телефона по вечерам.

— Со мной всё в порядке, — каждый раз методично отбивалась я. — Не хочу говорить об этом.

— Да что у вас там такого случилось?!

— Просто… просто мы не можем больше быть вместе в силу… обстоятельств.

Да, я так ничего и не рассказала ей, лишь настоятельно попросив соврать Нечаеву, что я у них, если тот вдруг решит им позвонить. В подробности не вдавалась, боясь признаться в том, что нечаевское «обстоятельство» уже почти как пять лет ходит по этой земле.

Сам же Илья названивал мне ежедневно. И каждый раз я находила странные отговорки, почему не могу с ним разговаривать, выдумывая то встречу выпускников, то больную голову.

А он и не спорил, но злился, отчего-то продолжая держать себя в руках, лишь однажды сорвавшись на грозный рык:

— Да поговори ты со мной!

— Я говорю, — отозвалась абсолютно бесцветным голосом.

— Сейчас всё брошу на хрен и приеду за тобой!

Я не испугалась, вдруг решив, что мне даже хочется, чтобы он уже обо всём узнал сам.

— Не стоит, я скоро вернусь.

— Когда?!

— Завтра, — моя О`Хара не изменяла себе.

Но я действительно планировала выйти из подполья уже завтра.

Следующий занимательный разговор состоялся у меня с Гелькой, которая вконец разобиделась от моего невнимания и окрестила меня сумасшедшей дурой — разубеждать её не стала.

На объяснения с Костей меня уже не хватило, поэтому я ограничилась одним кратким сообщением: «Поговорим, когда вернусь». Его молчание настолько затянулось, что я уже почти уверовала в то, что он меня понял. Но Козырев оказался верен себе и прислал своё загадочное: «Мне обидно, что ты мне не доверяешь. Но знай, я буду ждать…»

***

За последнее время Егор немного пообвыкся на территории садика. Он больше не смотрел на происходящее полными ужаса глазами, но дети всё равно продолжали его сторониться, искренне не понимая, отчего весь персонал так носится с Кузнечиком. Местные обитатели привыкли к тотальному вниманию и обожанию, поэтому, когда случалось что-то, противоречащее их картине мира, они прибегали либо к жестокости, либо к тотальному игнору. Трогать Егора запрещалось — вот все дружно и решили, что того попросту нет.

Мальчика это явно не устраивало, но что-либо поделать с человеческой несправедливостью он не мог. И если честно, мне было его жаль. Вся Егорова жизнь состояла из страхов и ограничений, и как бы он с этим не боролся, всегда проигрывал.

Но факт оставался фактом, Кузнечик продолжал упорно цепляться за жизнь и спорить с судьбой. Так, вопреки всем уговором воспитателей, он предпочитал бродить по территории садика, а не сидеть на месте. Ему было непросто много двигаться, сразу начиналась одышка, однако, он будто бы не замечал этого, стараясь медленно, но верно исследовать мир вокруг.