– Пойду в поселок.

– А мы будем встречать "Агат".

– Встречайте...

Стало слышно, как Дюдькин шумно одевается напротив, в матросской каюте.

– Скоро сдуреем все, побежим в поселок, - заметил боцман.

– А что? Девчонку спасли...

– Спасли! Помешалась она, вчера убежала из больницы. Не могут найти. Говорят, влюбилась.

– Такая! Значит, пропала она...
– с огорчением сказал Ильин.

Настроение играть пропало, и Кутузов смешал карты.

Шлюпка вернулась с поломкой: испортился по дороге топливный насос. Поэтому долго шли.

Кокорин, хмурый, не глядя ни на кого, тотчас направился в каюту. Суденко, который вышел из-за него, понял, что работу Кокорин не достал... Что делать весь день?

Сошел на причал, поискал Федоса. Его машина, самая помятая и выносливая, стояла последней в очереди. Кожанки на Федосе не было, какая-то телогрейка с чужого плеча.

– Где твоя кожа?

– Кому-то отдал, - ответил он рассеянно.

– Может, девчонке какой-нибудь?

Федос начал припоминать:

– Помню, сидел. Потом, помню, шел. Потом, помню, спал...

– Память у тебя!

– Понимаешь, - сказал он, - жена ушла.

– Куда?

– Ходит по поселку, ей ног не жалко...

– Ты меня можешь подкинуть к заливу?

Федос поморщил лоб: далековато, порожний рейс в оба конца.

– Давай во время перерыва. Л то у нас экипаж, понимаешь...

– Ударники труда?

– Ну да.

С моря, окутывая причал, наползал сырой туман. Включили сирену на буе Экслипс. Сигналили, разъезжаясь, машины. На охотничьих шхунах гудели мездрильные установки. Бородатые стрелки, надев кухонные передники, шкерили звериные шкуры. Возле скользких круглых бортов покачивалась связка убитых белух, надутых компрессором, чтоб не тонули. В плащике, в начищенных туфлях, светясь серебряной головой, пробежал повар Дюдькин.

Кокорин открыл дверь:

– Запретили привлекать "Кристалл" к портовой работе.

– Кто запретил?

– Запретили держать открытым эфир. Радист сказал, что даже запретили прослушивать SOS.

Суденко сел.

– Почему?

– Не знаю.

– Тебе запретили работать, а ты сидишь, как...
– Он не договорил, глянув на обмякшую фигуру старпома.
– Ты же ездил куда-то?

– Приказано стоять.

В это время постучали в дверь. Думая, что передумал Федос, Суденко встал. Это был Свинкин.

– Михайлыч, четырнадцатый канал...

– Гидробаза, обожди...
– Кокорин пошел в рулевую, где стоял "Катер", радиостанция внутрипортовой связи. Вскоре он вернулся.
– Предложили прибыть мне и тебе. Шлюпка уже выслана.

– Зачем?

– Не знаю.

Тревога, это натренированное годами чувство, наполнила его. Вошел в пост, перелистал бумаги в голубой папке. Черновики "Шторма"... Почему он все время думал о подъеме? Только о подъеме, ни о чем другом? Знал только одно: решение придет, если никто не помешает. А может, уже случилось так, что он опоздал. Быть может, случилось самое худшее. Тогда то, над чем ломает голову,.. никому не нужно. Да и что он мог предложить? Все равно главного, счастливой мысли, в этих бумагах не было. А значит, не было ничего.

5

По дороге к острову проехали несколько островков, нежилых, засыпанных углем, с нарисованными на скалах мишенями. Тут был девиационный полигон, где устраняли погрешности компасов. Сейчас полигон занимало несколько громадин, которых ледоколы привели с востока, тяжело осевших в воде, хоть и пустых, так как у них под килем был еще один пароход, ледяной, и слышалось сипение горячего пара, пропускаемого в балластные танки, чтоб отогреть днище. Хотя пароходы стояли широко, между ними было не пройти от всяких плавучих букашек, рассыпающих искры, которых пароходы возили с собой. Были и водолазные шаланды, из командировочных, недорогих, осматривавших рули и винты. К обеденному перерыву эти водолазы, забалдев от азота, начинали петь. Поэтому их и называли певцами. Везде на шаландах топились печи, и, когда кто-либо отбрасывал полог, были видны отработавшие "певцы", все пожилые, сидевшие в нижнем белье, с багровыми лицами. Вид их, размокрелых от жары, обрисовывавшихся в тумане холодного моря, был так же странен, как и их голоса, звучавшие из воды.

Сразу за полигоном открылись огромные цистерны, вкопанные в землю, и деревянная будочка насосной станции, на приступках которой пожилые охранницы в шинелях с зелеными петлицами чистили оружие. И уже, как пристали вплотную, разглядели остров, припорошенный снежком. Тут было две улицы: вертикальная, которая поднималась на аэродром, и горизонтальная, где проступили разноокрашенные домики Севморпути. Домики деревянные, всего три: синий, где был метеоцентр, неокрашенный, с большим деревом антенны (радиоцентр и штаб ледокольной проводки), и третий, оранжевый домик, похожий на старинную церковь, - гидробаза Маресале.

Отмахиваясь от чаек, летавших так близко, что задевали крыльями лицо, Суденко с Кокориным вскарабкались на причал. Престарелые охранницы тотчас взяли их на прицел, но Кокорин опередил старух метким выстрелом своего "ФЭДа". Такая пожива его не устроила, так как здесь был материал повеселей. Только добраться к нему было непросто. С верхних, расскользанных улиц, то и дело скатывался какой-нибудь неудачник, как парашютист, падавший с неба. В основном падали ледокольные вертолетчики, пытавшиеся завязать знакомство с местными женщинами, которые ходили по гололеду так привычно, словно его не было.