Старшина сказал:

– Я засчитаю тебе дежурство как погружение.

– Разве можно так?

– Можно, если я сказал.

Видя, что старшина с любопытством его рассматривает, теряясь под его взглядом, который как-то объяснял, Ильин проговорил, глотая слова, запинаясь:

– Ты не думай, что я из-за денег, денег...

– А я не отказываюсь, если платят, - ответил старшина.
– И не отказался бы, если б платили в два раза больше.

С верхней палубы спустили беседку, которую Кутузов притопил в воде, из толстых прутьев с поперечным прутом, закладывавшимся за крюк.

Суденко осмотрелся.

Небо сегодня было такое, что не отделить - ни утра от дня, ни дня от вечера. А о том, что время уходило, говорила только вода, которая изменилась, приобрела текучесть. Он видел, как разное тряпье, плававшее вокруг вехи, стронулось с места, увлекая за собой чаек. Вдали, в стене белого воздуха, окружавшей их, постепенно выкруглился горизонт и, заблестев, как бы повернулся на своей невидимой оси. Старшина увидел, что в той стороне, откуда нарастал, ширился блеск, пролетел красный ледовый разведчик, фотографировавший лед. Не выдержав, сказал Кутузову, который, присев на корточки, застегивал на нем нижний брас:

– Валя, Михайлыч! Посмотри...

Кутузов разогнулся, приставив к глазам ладонь:

– Это? Солнечное окно...

13

На том месте, где затонула "Волна", плавала целая куча судовых документов, выброшенных воздухом из отсека. Вода размыла лишь концы бумаг, а слипшиеся листы можно было читать. Юрка переключил телефон на баржу, и был слышен шум от травления воздуха, вырывавшегося из "аппендиксов", горловин, разных мерительных трубок. Теперь он пролетал редкими струями, не закрывая "Волны", которая дотлевала на косе, как головешка. Перевернуло ее так аккуратно, что даже уцелела труба, зарывшись по склону в песок. Открылось днище, по-видимому крепкое, если судить по пузырькам. Они проходили лишь в носовой части, где разошелся скуловой пояс. Сейчас Ветер обваривал заклейки, посвечивая себе электродом. Все лампы у него забрал Ковшеваров, который спускался первым и уплыл. Вокруг Ветра тучей вилась сайка, расклевывая электродные пузырьки. Они для рыбок деликатес, вроде конфетного драже. Суденко не казалось причудой, что Ветер продолжает работу. "Волна" в самом деле выглядела привлекательно. Создавалось впечатление, что именно сейчас она лежит правильно для подъема.

Спустился по буксиру до буйкового троса. Тут, на вертикали к пароходу, была передышка, на которой Гриша оставил лампу, привязав ее на перекрестье схваткой каболки. Лампы ставились по команде Ильина, который расчертил глубину по таблице возвращения. Предполагалось, что они будут спускаться с опережением, чтоб выиграть время для всплытия.

Ковшеваров ушел не очень далеко. Вскоре Суденко вынужден был тормозить - из-за его пролетающего дыхания. Вначале дыхание Гриши пролетало рядом, а потом его начали отводить разные ручейки, которые двигались как горизонтально, так и в глубь моря. Грозовые пузыри тоже откатились с пути и, теряя давление, уменьшаясь в объеме, медленно разрушались. Старшина нагнал Ковшеварова неподалеку от них.

Похоже, Ковшеваров немного освоился в Полынье, поймал свое зрение и сейчас с удивлением обнаружил густую синеву внизу, в которой смутно забрезжило дрожание капель. Наконец-то Гриша сумеет рассмотреть "Шторм"! Однако этого не произошло. Испугавшись притяжения воды, он сильно притормозил, и его втянули водовороты. Чтоб освободиться, поспешно стравил воздух, за что-то зацепился и упал в капли, которые испугали его еще больше. Выпустив трос, Ковшеваров на некоторое время потерял над собой контроль, и дальше его повел по телефону Ильин.

Спускаясь за ним, старшина исследовал то, за что зацепился Гриша. Он зацепился за струю, которая вырвалась из давящей стены воды. Даже не струя, а настоящее течение, проступавшее, как толстый натянутый канат. Течение прямо на глазах росло, окутываясь завесой фосфорических частиц. Приучив себя не отвлекаться ничем посторонним, старшина задержался здесь не из простого любопытства. Надо было представить, что их ожидало на обратном пути.

Заметил, что теченьице вовсе не такое прямое, как показалось вначале. Напротив, оно изогнуто, провисает над каньоном, как коромысло. Это было знакомо, и он, спустившись пониже, понял, что притяжение возникало изнутри каньона, из прорвы этой спокойной с виду воды. Прорвав капли, вихри буравили теченьице, как винтами, размывая в виде полыньи. А в тот момент, когда течение замирало, из него начинал действовать фонтан, достававший до водоворотов, крутившихся, как жернова. Этот миниатюрный фонтанчик вызвал в памяти гигантский всплеск, поднявший когда-то и его, и девушку в шаре. Трудно было сказать в точности, что здесь происходило, что определялось. По-видимому, возвращалась прежняя схема Полыньи, которую он зачертил в голубой папке. А значит, надо торопиться.

Однако старшина все откладывал приземление.

Спустился к каплям, которые разыгрались, как маленький прибой. Осторожно по ним проплыл, стараясь не подставлять под гребешки дыхательный мешок.

Сейчас дно, каким оно виделось с капель, было словно освещено прожекторами. Ничто не мелькало перед глазами. Даже рыбок не было. "Шторм" виделся как на ладони, и он осмотрел корму, круглую, с рядами широких шпангоутов, усиливавших борт. Корма сидела в иле основательно, больше, чем он ожидал.

Как отвести центр тяжести от котельного отделения? Как получить минимальную осадку, чтоб оправдались усилия "Волны"? Надо бы посмотреть, что там.

Юрка напомнил о деле.

Посмотрев вниз, старшина увидел, как Ковшеваров, широко расставив ноги, приземляется на "Шторм". Вернее, на верхушку мачты, вылезшую из пузыря, где был привязан буксир "Волны", под сторожевой бочкой. Отвязывал трос Ковшеваров по всем правилам, прикрепив себя к снасти для страховки. Однако благоразумие сыграло с ним злую шутку. Как только Гриша, забыв про наполненный костюм, отцепился от мачты, его выбросило в море, как резиновый мяч. Задержался в каплях... Как-то не получалось с ним: хватались без толку то за одно, то за другое.