– Одной жене сделает гардероб, второй. А во всех гардеробах одна его майка висит.

Андрюха переменил мнение:

– Пойду к р-рыбакам, неважно. А второго спасателя у меня не будет.

– Еще не закончили с одним, - осек его Вовян.- Виза! Моли бога, если не посадят.

– Народный суд учит!
– наставительно сказал Кутузов, обиженный на мотористов.
– Запомните это, сосунки...

– Не учи нас жить, - ответил ему Вовян.
– Лучше помоги материально.

Это была шутка, все засмеялись.

Открылась дверь, и Просеков с Диком прошли через рулевую.

– Капитан с нами пойдет? Или выходит на Хейса?

– Кто его знает?
– сказал Кокорин.
– С утра не говорит.

– Почему не говорит? Я к нему заходил сегодня...

Все опять посмотрели на боцмана.

– Заходил!

– Пришел, спрашиваю: "Как, Ефимыч, ваше здоровье?" - Кутузов поиграл куском цепи, которую приобрел на "Волне".
– А он: "Так ты о моем здоровье беспокоишься?" Потом говорит: "Хочешь, чтоб болела моя правая рука?" Еле выскочил...

– Значит, в норме.

Было слышно, как Просеков уговаривает Дика справить нужду: сперва ласково, с нежностью, а потом распалясь, чуть не пиная ногами. Они вернулись, и Просеков при всех замахнулся на Дика. Но не ударил, присел на корточки и, взяв легавого за ухо, вытер им сгустки из собачьих глаз.

Дик повизгивал, испытывая мучения.

– Разрешите, я его уговорю?
– предложил услуги радист.

– Кто у Дика хозяин?
– сурово спросил Просеков.

– Вы.

Просеков помолчал.

– Веди.

Свинкин, блестя полировкой на брючках, наклонился над Диком и, положив ему руку на голову, начал подталкивать к выходу. Пес, косясь испуганным глазом в распахнутую дверь, где кроваво-синим провалом зияла Полынья, за ним пошел.

– Дик номер два...

Это замечание Андрюхи было довольно метким. Но Просекову оно не понравилось.

– Вот ты посмеялся над ним, как над ровесником, - сказал он.
– А он проспал больше, чем ты прожил! Сколько, думаешь, ему лет?

Андрюха ответил, покраснев:

– Лет т-т-тридцать пять...

– Да ему уже все пятьдесят, - сказал Просеков, так улыбаясь, что улыбка эта скорее походила на страдальческую гримасу.
– Он еще во время войны плавал юнгой на подлодке, А на Северном флоте всего было четыре юнги. Их потом всех сослали на учебу.

– Одни погиб, на "эске", - уточнил Кокорин.

– Ну да. После этого.

Просеков замолчал, но разговор о радисте подхватили.

– Он ведь тонул, Свинкин, как и Дюдькин.

– Это в тот год, когда было много SOS, - вспомнил Величко.
– В Бискае "Умань" затонула, Леха?

– Coy.

– Слышь, маркони, - обратился к радисту Сара.
– Ты как тонул? Вот мы обсуждаем.

– Руда поплыла в трюмах: загрузили со снегом, растаял, вот и пошла ходить...
– Все молчали, и Свинкин продолжал, почувствовав внимание: - Дали радио, а нам ответное: решайте сами. И тут, конечно, был виноват капитан с капитаном-наставником - не сошлись во мнении. А надо было грести в первый же порт. Об этом я могу точно сказать, потому что один остался...
– Свинкин попросил у Микульчика папиросу и закурил.
– Ну, привезли нас в Калининград. Меня как спасенного приодели, купили бесплатный билет. Лично присутствовал при церемонии, когда выносили гробы из ДМО*, - похвастал он.
– Народу было! Сколько же было гробов?..
– Он задумался, припоминая: - Наверное, двадцать, не меньше... Старпома выловили возле Англии, боцмана - возле Франции. А я как уцелел? Кормовую шлюпку хряснуло, носовую тоже - в щепки. А еще лодочка была, ее ветром сорвало. Ну, я прыгнул в нее и поплыл потихонечку... Свинкин прямо лучился от удовольствия.

* Дом межрейсового отдыха моряков.

– Двое, кажется, в каюте остались. Не вышли.

– Капитан с капитаном-наставником, - ответил радист.
– Уже пароход закачался, я к ним вхожу: "Ефи... Евгеньич, говорю, и вы, товарищ наставник, идите спасайтесь. Потом скажете, что неправильно радио принял". А капитан говорит: "Ладно, Володя, выпей вот". Потом снял с переборки спасательный жилет: "Передай привет кое-кому, если спасешься".

– А если б они сказали: "Садись"?
– спросил Кокорин.
– Остался б с ними?

– Конечно! Море, шлюпки разбиты, а они сидят в тепле. Почему б не остался? Остался б!

– А дом, дети? Ты про это думал?

– Нет.

– В том-то и дело...

– Я после подумал.
– Свинкин, тоже разволновавшись, взял у Микульчика еще одну папиросу.
– И пожалел, что выходил.

– Почему?

– Ну, после похорон, как окончилось все: побегали, побегали - и домой пошли. Пора и мне ехать. Билет был, приодели меня, только денег не было. Захожу в вагон: там жены ребятишек сидят с покупками. Думаю: а как же я? Ведь домой еду! Как без подарка? Хоть шоколадку дочери... Стал амбулаторию искать, кровь сдать. А она недалеко, за путями... Как в кино! Только подлезу под поезд - он тронется. Может, представлялось так, их там много стояло ночью... Добрался, захожу - как раз по крови приемный день. Сестра начала брать, а у нее не получается, не доколется никак. Потом говорит: "У вас крови нет".
– "Как нет?" - "Не обнаруживается..."