– Теперь одна горькая пошла...

Эти слова отчего-то разжалобили Ильина.

– Кому мы, глубоководники, нужны?
– заговорил он.
– На ледоколах за сон ордена получают, за сон. А нас, думаете, похвалят? Но я не такой, что меня можно так... Придем - расчет в две недели! Меня Лазарыч давно приглашает, старшина речников. Они на Каме электростанцию обслуживают. Лазарыч сказал: "Когда перестану с бабами гулять, приезжай! Отдам тебе старшинство".

– А сколько Лазарычу?

– Шестьдесят! Отбабился, все.

– Не говори, - возразил Ковшеваров.
– У теперешних стариков все свадьбы только начинаются после шестидесяти. А у старух зубы вырастают. Так что тебе старшинства на Каме еще лет двадцать ждать.

– А кто тебе сказал, что я жду? Может, я не жду, жду...
– Ильин неряшливо выпил, разлив спиртное.
– Не говори "муж", не говори, но о здоровье сынульки могла сообщить!
– перенесся он на жену.
– Я вообще самый молчаливый, - плел он, - но не немой. И я не могу молчать, когда нет письма, письма...

Ветер, сочувствуя, обнял его.

– Может, есть? Ты все посмотрел?

– Смотрел, смотрел...

– Хочешь, я тебе напишу?
– предложил Гриша.

Ильин рассвирепел.

– Кто ты такой, чтоб перебивать! Думаешь, слазил в воду и водолаз? Такому, как ты, только картошку в погребе перебирать... Сказать, чего тебя старшина взял?

– Скажи.

– Потому что ты все потерял! У тебя глаза замороженные...

Он больно ударил этими словами Гришу. Притом несправедливо, ни за что. Ведь мальчика как раз оставил Ковшеваров, а не Ильин. А если б полез Юрка? Вряд ли сейчас он бы распускал слюни насчет сынульки... Даже Ветер, прощавший Ильину все, с осуждением отвернулся.

Старшина ответил:

– Я взял Гришу потому, что доверяю ему больше, чем тебе.

– Вот ты старшина такой... Я могу за тебя жизнь отдать!
– Он ударил себя в грудь.
– А ты хоть слово...
– голос его прервался, - хоть слово ласковое сказал?

– Интересно! Ты распоясался, нахамил всем. За что же нам тебя благодарить?

– Я не про себя, про себя... Или я не прав, деревня? А если я говорю, так вы знаете, кто я! Но если мне говорят: уйди!
– то я, конечно, уйду, уйду...

– Кто ж тебя гонит. Сиди.

Ильин, обиженный, притих.

Сегодня старшина мог их сравнить, Юрку и Гришу, и преимущество первого было для него неоспоримо. Ковшеваров спокоен, надежен. Но эта его надежность на пределе сил больше объяснялась человеческими, чем профессиональными качествами. А теперь море изменилось, и в той прорве, где опять лежал "Шторм", у Суденко был первый товарищ вот этот - Ильин.

Пришел Кокорин с неожиданной вестью, которую знали все, кроме водолазов: им предлагали следовать домой, отправив в поселок самолетом Ильина и отчет о работе.

– А почему не в Маресале?

– Дорога в поселок закрыта зыбью...
– И добавил, отворачивая глаза: Команду благодарят за работу. Никаких претензий нет.

Ветер спросил:

– А как же я?

– Насчет тебя не сказано. Думаю так: если полетит Ильин, то ты будешь зачислен в команду "Кристалла". Полетят еще двое: боцман и Вовян.
– Кокорин посмотрел на Суденко: - Ты успеешь сделать отчет к Хейса?

– Не успею.

– Почему?

– Мне нужно еще отсидеть часов пять в барокамере.

– Я не понимаю! То ты говоришь, что надо подниматься сутки. А тут сидишь, выпиваешь и говоришь, что... Отчет необходимо выслать, пойми!

– Сядь, Виктор, - сказал старшина.

Кокорин сел.

Сейчас он находился между двух огней: Маресале и Неупокоевыми островами. Да и Полынья, разделявшая их, не представляла идеальное место для прогулки. Но чем лучше бесславный уход, который им предлагали взамен?

– Написание отчета потребует времени, - сказал старшина.
– Ведь я не могу просто так, с бухты-барахты.

– А водолаза отправить можно?

– В принципе я возражаю. Но если Ильин согласится, то он полетит лишь в том случае, если полетит Ветер.

– Не хватит места в вертолете.

– Значит, слезет боцман или Вовян.

Кокорин запыхтел трубкой: он был бессилен перед Вовяном, которому захотелось к девчонке, и не мог помешать Кутузову настигнуть "Агат".

– С Дюдькиным плохо, - сказал он, - все, что сварил, вылил за борт.

– А с Просековым как?

– Плохо! Нарисовал курс чистым морем... Вы знаете, чего oн хочет? Гибели судна!
– Кокорин ударом кулака погнул оцинковку на столе.