Камня в местных постройках не видно вовсе, кроме фундаментов снеткосушильных печей, выразителей того снеткового промысла, которым живет все население обеих озер-близнецов, Псковского и Чудского, ютящееся вдоль громадной береговой линии, обрамляющей 3,087 квадратных верст водного пространства. Подле устья р. Великой много островов, числом до двенадцати; это — сплошные, богатейшие пожни, принадлежат Горкам, и несколько лодок, попавшихся пароходу навстречу, сидели краями бортов своих чуть не до воды, будучи нагружены изумрудной зеленью только что скошенной на островах роскошнейшей травы.

Уместны несколько данных об озере или озерах, имеющих с лишком 3,000 квадратных верст пространства, из которых 750 приходятся на долю маленького, южного, Псковского озера (40 верст длины), соединенного с Чудским (80 верст длины) проливом в 15 верст длины и 5 ширины. Несмотря на полную, вечную связь обеих озер, характеры их совершенно различны. Тогда как Чудское озеро имеет дно каменистое, неровное, достигающее почтенной глубины в двадцать сажен и более, озеро Псковское глубиной своей не превышает пяти сажен; глубина эта, впрочем, почти везде одинакова, кроме побережья, и дно озера, везде ровное, илистое, обильно покрыто водорослями. Насколько, по словам исследователя здешней озерной жизни, вода в Чудском озере чиста, прозрачна, настолько же мутна она в Псковском, и, вероятно, эти особенности обусловливают то, что в первом из них имеется крупная ряпушка, а во втором, безусловно, царит мелкий снеток. эти физиологические особенности так вески, что псковский снеток, попав в Чудское озеро, достигает гораздо большей величины, но зато утрачивает, почему-то, многие хорошие качества вкуса; ему, по-видимому, нужна незначительная глубина, горизонтальность дна и водоросли, с их обильным цветением и развитием моллюсковой жизни. Богатство снетков, которым много уже веков живет население псковского побережья, огромно; не в связи ли с ними и самое название Снетогорского монастыря? Нет снетка вкуснее псковского, — об этом скажут вам и в Москве, и в Петербурге, и это совершенно справедливо, и это может подтвердить всякий, кому удалось отведать на месте свежих снетков, вовсе но обладающих тем неприятным запахом, который, главным образом, зависит от первобытных способов, какими снетки заготовляются впрок. За последние годы местные рыбаки жалуются на уменьшение снетка, но и тут, как относительно запаха, виноват не снеток, а люди. Снеток так плодовит, что если бы не уничтожение выбрасываемой им и оплодотворенной икры, если бы не люди, с их убийственно мелкими сетями, не щука и не окунь, то, не более как в течение двух лет, все Псковское озеро могло бы быть запружено снетком. Из числа многоразличных мер, принимавшихся и принимаемых против хищнического способа ловли снетков, одной из самых действительных и довольно крутых следует считать запечатывание, на время нереста, снеткосушильных печей по всему побережью. Особенное зло заключается в том, что рыбаки пользуются при ловле сетями до такой степени мелкими, что сквозь них не проходит даже икра и этим уничтожается рыба, еще не вылупившаяся.

Удивительно сходны у нас судьбы рыбных промыслов на далеком Мурмане и на ближнем Псковском озере, с той только разницей, что там не хотят умело обращаться с сельдью и треской, а здесь — со снетком. Богатство, там и тут, одинаково, народонаселение прирождено к промыслам, одевает на голову тот же треух, также беззаветно смело и выносливо, трехлетний мальчик уже орудует веслом, сбыт обеспечен, продукт хорош, но приготовление плохо и первобытная лопата движется в кучах живого материала, доставленного на берег там — океаном, здесь — озером. Как там, на Мурмане, на торосском промысле зимой, оторвет, порой, льдину и уносит, часто безвозвратно, промышленников, так и тут весенний ветер «падара» также рвет льдины и уносит их от берега с людьми, иногда тоже безвозвратно. Конечно, Псковское озеро беднее Мурмана, но не одного только снетка и ряпушку производят здешние воды; не говоря уже о толстом и неуклюжем соме, встречающемся, впрочем, довольно редко и отличающемся самым невкусным мясом, здесь имеются очень вкусный лещ и судак, направляющиеся для сбыта, главным образом, к Петербургу; щука, идущая в Варшаву; окунь, ерш и язи, расходящиеся на месте. Но главный продукт — снеток.

Хорошенький, маленький снеток ходит обыкновенно необозримыми стаями, подле которых шмыгают окуни, их заклятые враги, а в воздухе носятся чайки; сырой снеток имеет неприятный запах, которым пропитаны все прибрежные деревни, но, при хорошей сушке, теряет его совершенно. цветом он синеват, но, по мере замирания, белеет; снеток мечет икру в марте и апреле, но всегда вслед за вскрытием льда; если он заходит для этого в устья местных рек и речек, то буквально запружает их, и тогда снетки могут быть черпаемы ковшами. Ловят снеток круглый год; самый хитростный и трудный, а по времени, самый продолжительный — это зимний лов, от замерзания до вскрытия озер. Тут пускается в ход большой невод, состоящий из матки и двух крыльев, каждое в 150 саж. длины и 8-10 ширины, матка в 10 саж. длины и 7 ширины; этот невод со всеми нужными приспособлениями или то, что называется «большим запасом», стоит около восьмисот рублей и служит один только год. При подобном неводе необходимы шестнадцать рабочих и восемь лошадей, кроме хозяина запаса и управляющего ловлей или «жерника»; лошадь и два рабочие составляют «гнездо»; все, вместе взятые, называются «дружиной».

Зимний лов с большим запасом очень труден и довольно сложный. Когда лед окрепнет, то делается где-либо прорубь, ловец ложится на лед и смотрит в прорубь, причем, для того, чтобы яснее видеть, накрывает голову. Зоркость этих людей, говорят, удивительна, и они усматривают снетка на глубине трех сажен. Если снеток выслежен, то тут вбивается в лед «пешня», и это место принадлежит нашедшему. Для того, чтобы опустить под лед и протянуть под ним огромный невод в 300 саж.длины, делается около шестидесяти прорубей, расположенных правильным четырехугольником, имеющим около 1/2 версты в поперечнике. Вдоль двух боков этого четырехугольника протягивают подо льдом два наружные конца невода, а между них посредине пойдет мешок матки, тоже под целым рядом прорубей. Две проруби особенно велики: та, в которую невод будет опущен, «подвальное корыто», и та, в которую его поднимут — «подъемное корыто».

Когда невод привезен на место на квадратных, в 2,5 сажени длины, санях, называемых «водовиком», и опускается, тогда, во время лова, очень характерны три действия. Одно — это тяга невода подо льдом; она производится таким способом, что к обоим наружным концам его, опущенным в «подвальное корыто», привязывают жерди, снабженные на наружных концах железными кольцами; жерди эти, длиной сажен в пятнадцать, опускаются в воду, причем концы их, снабженные кольцами, подводятся под ближайшие две проруби, сквозь которые подхватываются они деревянными крюками, и лошади, или люди, тянут невод от проруби к проруби. Передвижение этой жерди от проруби к проруби можно, пожалуй, сравнить со шнуровкой дамской обуви, когда шелковый шнурок протягивается сквозь отверстия вслед за медным наконечником. Второе характерное действие лова состоит в глядении под лед сквозь те проруби, под которыми идет матка невода и которые называются «глядельницами»; ложась на живот и накрыв чем-либо голову, один из рыбаков смотрит в воду, и если замечает, что рыбы достаточно, то машет рукой, чем дает знать, чтобы невод тянули дальше. Третье любопытное действие имеет место при вытаскивании невода и оно установлено обычаем и держится так же свято, как и значение «пешни» на месте, найденном кем-либо для лова. Когда невод подтянут и матка находится подле последней проруби, тогда подбегают к ней дети, бабы, старики с ковшами в руках, так называемые «кошовники», и ловят снеток сколько кому удастся. Несмотря на то, что ковши доставляют иногда больше добычи, чем остается самому хозяину, никому и в голову не приходит посягнуть на обычай. Что-то подобное, только не со снетками, имеется и на Мурмане; между прочим, здесь, как и там, на Ледовитом море, каждый ветер имеет свое прозвание: северный называется «северик», западный — «мокрик», южный — «теплик», а юго-восточный, дующий от Пскова — «вахтица».

Снеток продается обыкновенно на месте, на глазомер, огулом, причем составляется нечто вроде аукциона. Рыбак выкликает свой цену присутствующим тут купцам и владельцам снеткосушильных печей; если цена высока, последние молчат; если они согласны, то произносят слово «данотам» — и купля совершена. Половину всего улова натурой получает хозяин, половину ловцы; но случаются и видоизменения этого основного правила. Снеток поступает непосредственно в снеткосушильные печи, которых на здешних заводах имеется по 4-16, а в каждую печь помещается до четырех четвериков сырого снетка; всех заводов по берегам и островам около ста. После всякой топки, печь выметается, и под её посыпается тем белым песком, который так неприятно похрустывает в зубах при употреблении снетка в пищу и который необходим против прижаривания снетка. Светок набрасывают в печь, солят и переворачивают просто-напросто лопатой.

Средним числом вывозится в год псковского снетка около 200,000 пудов, что, при цене трех рублей пуд, дает валового дохода до 600,000 рублей, из которых на долю промышленников приходится около 440,000 рублей. Так как всех дворов, занимающихся рыбным промыслом, считается до 1,500, то на долю двора приходится 150 рублей, чего для покрытия всех домашних потребностей мало и приозерные крестьяне занимаются еще перевозкой тяжестей и торговлей глиняной посудой, приготовляемой в Пскове.

Снеток составляет любимую нашим народом пищу, и этому есть свое основание: одного фунта снетков достаточно, чтобы приготовить суп на десять человек, и в этом смысле он мог бы представлять превосходный консерв для войск. Но, как сказано, приготовление его впрок очень неудовлетворительно: экономия в дровах и соли вызывает то, что его не сушат, а только провяливают, и снеток доходит к рынкам в виде какого-то мусора; этой же сыростью пользуются для увеличения веса, чего достигают также и тем безобразным приемом, что, не довольствуясь примесью песка, захваченного снетком из печи, его прибавляют еще нарочно. Какое удивительное сходство с приготовлением мурманской трески, в которой для увеличения веса оставляют хребетный столб, обусловливающий её гниение и убийственный запах!