Я молчу.

— Ой, — говорит Ривке, — отчего ты такая грустная? Случается такое и в семьдесят лет…

— Ты не думай! — продолжает она меня утешать, — когда бог захочет — и метла стреляет! А если б и нет, как долго, думаешь, это может продолжаться? Человек ведь не живет вечно! А вдовушка молодая ты будешь — просто пальчики оближешь!

Ривке не желает реб Зайнвелу зла:

— Он-таки из собак собака! Ту жену он замучил… Но та жена была больная, а ты здорова, как орешек… С тобой он будет обращаться хорошо, еще как хорошо!

"Он" вернулся.

Отцу действительно стало легче, но ему вздумалось вдруг поставить сухие банки, — без этого он не рискнет выйти на улицу. Он чувствует, что от лежанья, затем от сидения — от всего вместе — у него кровь застоялась, — ее надо разогнать! Да к тому же и спину ломит. Тут вернейшее средство — сухие банки.

Я дрожала, как в лихорадке: с сухими банками приходит обычно "помощник", а не сам фельдшер.

— Сходишь за фельдшером? — обратился ко мне отец.

— Что ты, — перебила его мать, — девушка — невеста!..

Мать сама отправилась к нему.

— Отчего ты так побледнела? — с тревогой спросил меня отец.

— Ничего…

— Вот уже несколько дней, — допытывался он.

— Тебе кажется, папа.

— И мама то же сказала…

— Полно!

— Сегодня, — хочет меня обрадовать отец, — тебе уже будут примерять свадебные платья.

Я молчу.

— Тебя это совсем не радует? — спрашивает отец.

— Почему не радует?

— Ведь ты не знаешь даже, что тебе шьют?

— Да ведь с меня снимали мерку!

Тут пришла мама с самим фельдшером.

У меня от сердца отлегло. Но в то же время во мне что-то тревожно заныло: "а его" ты, должно быть, больше не увидишь…

— Ну, и свет теперь, — говорит фельдшер, сопя и отдуваясь. — Реб Зайнвел женится на молодой девушке, а Лейзер, сын синагогального старосты, сделался отшельником, сбежал от жены!

— Лейзер, — удивляется мать, — что вы говорите?

– - Что слышите! А вот еще — я, в шестьдесят лет, с утра до ночи на ногах, а мой молодой помощник слег в постель…

Меня снова начинает лихорадить.

— Не держите у себя такого неверу! — бросает мама.

— Неверу, — говорит фельдшер, — почему неверу?

— К чему мне все эти истории? — нетерпеливо перебивает отец. — Займитесь-ка лучше своим делом!

Отец мой по натуре добрый. Мне всегда казалось, что он и мухи на стене не тронет. И все же, сколько обидного для фельдшера было в его словах!..

Как больной, прикованный к постели, он бывал счастлив, когда кто-нибудь заходил к нему покалякать. Но с фельдшером он почему-то никогда не мог спокойно говорить, всегда перебивал его и предлагал "заняться своим делом". Но только теперь я это впервые так крепко почувствовала. У меня сердце защемило от боли… Как бы это он оскорбил "того", того, который сейчас лежит больным!..

— Чем он болен?

— Он говорил, что у него сердечный недуг.

Я хорошо не знала, что это означает. Но, несомненно, это нечто такое, что может иногда уложить человека в постель. И тем не менее сердце мне подсказывало, что в чем-то здесь и моя вина.

Ночью я плакала во сне. Мать разбудила меня и подсела на кровать.

— Тише, дитя мое! — сказала она. — Не станем отца будить!

И наша беседа велась шепотом.

Мама заметила, что я сильно расстроена, она смотрела на меня испытующе, собираясь, видно, что-то выведать, — а я решила ничего не говорить, по крайней мере теперь, когда отец спит.

— Дитя мое, отчего ты плакала?

— Не знаю, мама.

— Ты здорова?

— Да, мама. Иногда лишь голова болит.

Она сидела, опершись, на моей постели, и я, пододвинувшись, положила ей голову на грудь.

— Мама, — спросила я, — отчего у тебя так сердце бьется?

— От страха, доченька.

— Тебе тоже страшно ночью?

— И ночью, и днем — я постоянно боюсь.

— Чего же ты боишься?

— За тебя боюсь…

— За меня?

Мать не ответила, но я почувствовала, как слеза, горячая слеза, упала мне на лицо.

— Ты плачешь, мамочка?

Слезы стали падать чаще.

"Ничего не скажу", — решаю я про себя окончательно.

Немного спустя мать вдруг спросила меня:

— Не рассказала ли тебе Ривке чего-нибудь?

— О чем, мама?

— Про твоего жениха.

— Откуда она знает моего жениха?..

— Если б она его знала, она бы не говорила. Но в городе… не знаешь разве… из зависти… богач… осмеливается на старости лет жениться на девушке… ну и болтают, разумеется… Разве я знаю?.. Не говорили ли тебе, что его последняя жена умерла оттого, что он ее истязал?