— Но сейчас я не могу смотреть в небо. Сейчас для меня закрыто даже оно…

Михаэль был слишком огорчен и ошеломлен, чтобы что-либо отвечать. Он был в полнейшем тупике, и сердце его скорбело.

Через некоторое время Анита резко поднялась на ноги и сказала, что хочет вернуться в город. Весь путь назад они проделали молча, погруженные каждый в свои мысли.

Анита сильно устала и сразу же поднялась в свою комнату, а печальный Михаэль отправился в гостевой дом, чтобы поиграть на фортепиано и привести мысли в порядок.

Анита присела на кровать. У нее в голове пульсировала одна ясная и четкая мысль: она должна уехать отсюда! Как можно скорее и как можно дальше!

Достав лист бумаги, она написала письмо бабуле Флоранс, где поблагодарила за все и попросила не сердиться за ее неожиданный отъезд. Михаэлю она решила не писать. Она достаточно сказала ему в прерии. Это было их прощание, прощание навсегда.

К наступлению ночи она собрала свой мизерный багаж, подсчитала собранные за два года средства. Своя лошадь у нее тоже была: Михаэль подарил ей ее еще год назад. Все было готово. И хотя Анита была еще физически ослабленной, появившаяся решимость придала ей сил.

Проснувшись крайне рано на следующий день, она беспрепятственно покинула поместье, ведя лошадь за поводья.

Быстро покинув город, она снова отправилась в прерию. И хотя она плохо ориентировалась на местности, но интуитивно чувствовала маршрут, по которому ей нужно было ехать. Через два часа она достигла реки. Присев отдохнуть на ее берегу, Анита погрузилась в свои мысли.

Все! Она уехала! И хотя она перестала рыдать, жить ей по-прежнему не хотелось. Она украдкой посмотрела в небо, будто боясь, что оттуда тотчас ударит молния и сокрушит ее на месте, но небеса было приветливо-голубыми и ласково щекотали ее ресницы лучами солнца.

— Господи! — прошептала Анита несмело. — Прости меня!..

Это была ее первая молитва за многие месяцы.

— Господи, прости меня, грешницу, — сказала она громче, и сильное чувство сокрушения взорвалось внутри нее. Анита встала на колени и начала рыдать перед Богом.

— Иисус! Прости, что оставила Тебя! Прости, что так сильно согрешила и допустила в сердце непрощение. Господи, прости, что убила Четана!!! Боже! Покарай меня за него!..

На этом она запнулась и просто продолжила всхлипывать, и слезы ручьем стекали по ее бледным щекам.

— Господи! Я обещаю Тебе, что посвящу свою жизнь служению людям до конца своих дней. Боже! Я самая великая грешница на земле! Но Ты умер за грешников, и я принимаю Твое прощение во имя Иисуса Христа! Аминь…

Последние ее слова снова закончились рыданиями, но это были слезы очищения и посвящения души. После молитвы на ноги встал совсем новый человек, человек, смиренный перед Творцом и полностью посвященный Ему…

***

София стояла перед дверью с колотящимся сердцем. Там, в глубине комнаты, находился Хота — ее необычный пациент. Прошло ровно три недели с тех пор, как она спасла его и приютила в этом доме, милостиво предоставленном доктором Фростом. Три недели она усердно ухаживала за ним, делала перевязки, кормила и поила, иногда даже оставаясь на ночь. Свое отсутствие по ночам в поместье объясняла помощью доктору Фросту, и ей никто не препятствовал.

Но с Хотой не складывалось. Из-за сильного стыда перед ним, она совершенно не пыталась с ним заговаривать и даже избегала смотреть ему в глаза. Просто делала свою работу. Хотя неловких ситуаций было миллион, ведь ей приходилось ежедневно перевязывать его рану, но она старалась твердить себе, что она просто медсестра, а он — просто пациент.

Несколько раз он сам заговаривал с ней, но всегда спрашивал только одно — известно ли что-либо о его друге. Она отвечала, что ничего не знает, и на этом их общение заканчивалось. Индеец тоже держал дистанцию. Впрочем, это было естественно. Возможно, после их прошлых недоразумений он побаивался, что София снова может наброситься на него…

От этой мысли девушке становилось еще более ужасно, и она огорченно трясла головой.

Нет! Не хочу! Как же это мучительно!

И вот сейчас, снова стоя перед массивной деревянной дверью, София всё не решалась войти в комнату. Однако через несколько мгновений пересилила себя и решительно толкнула ее рукой.

Был уже вечер, и комнате было темно. Хота спал, поэтому София старалась двигаться бесшумно. Она зажгла свечу и поставила на стол пиалу с лекарством. Парень не проснулся, хотя обычно был очень чутким и реагировал на малейшее движение, поэтому девушка не знала, как же ей поступить: разбудить его или же подождать, пока он проснется сам? А может, вообще уйти? Ей надоело находиться в жутком напряжении! Но… нет, уходить нельзя. Он должен принять лекарство!

София долго колебалась, но потом все-таки осторожно присела на стул, стоящий прямо у изголовья кровати.

Во сне лицо Хоты казалось очень умиротворенным. За три недели, проведенные взаперти, его кожа немного посветлела. Возможно, это просвечивалась болезненная бледность, но от этого его черты начали казать не такими уж и индейскими. Если бы не амулеты на шее и не потрясающая длина волос, он мог бы с легкостью сойти и за белого загорелого человека.

Но кто же он все-таки? Кто из его родителей индеец? Жил ли он когда-либо среди белых людей?