В театре Лир считается одним из самых трудных шекспировских персонажей: некоторые актеры утверждают, что его вообще невозможно сыграть. Подступив к этому Эвересту, Оливье, если верить одним критикам, “поднялся на самую вершину… достиг головокружительной высоты”, а если верить другим, “так и не смог его покорить”. Отзывы оказались столь противоречивыми отчасти потому, что у всех в памяти еще жили другие незаурядные трактовки роли. Всего два года назад Эгейт объявил, что за все время своей работы в “Санди Таймс” он не видел более выдающегося воплощения шекспировского характера, чем Лир Вулфита. Харкорт Уильямс, который ставил “Короля Лира” на сцене “Олд Вика” в 1931 году, признавая свою возможную пристрастность, все-таки утверждал, что из четырех виденных им Лиров — Бенсона, Гилгуда, Вулфита и Оливье — именно Гилгуд в его спектакле подошел “ближе всех к титаническому герою”. Некоторые рецензенты сочли Оливье недостаточно трогательным, в сценах краха и безумия, и роль в целом показалась им чуждой его дарованию. Биверли Бакстер писал: “Король Лир кладет его на обе лопатки, словно в схватке тяжеловесов. Храбрая попытка Оливье внести какие-то нюансы в величественную, но целиком покоящуюся на штампах роль окончилась явной неудачей”. Но были и такие, кто превозносил его игру до небес. По мнению Дж. К. Трюина, Оливье, не справившись только со сценой в шалаше, стал “лучшим из всех виденных нами Лиров”. Алан Дент восхищался “великим” Лиром, “огромной и ничем не омраченной победой. В этой сложнейшей из ролей есть все, чем она должна обладать в идеале”. "Безошибочно! На одном дыхании! — гремела “Таймс”. — Ни один актер не обладает той творческой силой, с которой Оливье покоряет каждую ступень на пути своего героя”.

У публики ”Король Лир” пользовался несомненным успехом. Спектакль прошел сорок восемь раз, и в зале никогда не было свободных мест. Кеннет Тайней в своей весьма сдержанной оценке этого, по его выражению, ”среднего Лира” упомянул, что ”Олд Вик” превращается в миф, и жаловался на ”шумные армии наивных клакеров, которые ежевечерне набивали ”Нью” до отказа”, угощая актеров ”одними лишь овациями”!.

Вероятно, прав был критик, заметивший, что постановка, не открывшая нам ничего нового ни в Лире, ни в его исполнителе, подчеркнула вместе с тем в искусстве Оливье одну существеннейшую черту — неугасимую искорку юмора, таящуюся под актерской маской. Даже в Лире он нашел элемент комического. Одним это казалось достоинством, другим — недостатком. ”Его Ричард III стал эталоном, а его Хотспер уникален, — писал Тайней, — но в нем нет врожденного величия; он страшится пафоса и, играя стариков, не может не показать отвисшую челюсть и лукавые, бегающие, как у воришки, глаза — то есть не может не быть смешным”.

Джеймс Эгейт, который принял ”блестяще задуманную и исполненную” трактовку с оговорками, также обратил внимание на мрачный и неожиданный юмор, живший в этом Лире. Такое наблюдение привело критика к самому глубокому проникновению в искусство Оливье: ”Я убежден, что Оливье — комедиант по натуре и трагик по профессии. В трагических ролях он обуздывает свое чувство смешного, но мне видно, как он его обуздывает”.

“Комедиант по натуре и трагик по профессии”. Это принципиальная черта Оливье, которую вновь и вновь отмечают и критики, и актеры. Вряд ли можно найти лучшее и столь же компактное определение самой сути его искусства.

Глава 16

ФИЛЬМ “ГАМЛЕТ”

1 января 1947 года в списке новогодних награждений значилось, что дворянское звание пожаловано еще одному человеку театра — Ральфу Ричардсону. Это известие вызвало вопрос: если Ричардсон, то почему и не Оливье? Харкорт Уильямс рассказывал всем в “Олд Вике”, будто премьер-министр хотел наградить театр, но не знал, кого именно выбрать из актеров-режиссеров. Двум звездам пришлось тянуть жребий. В эту версию никто не поверил. В основном все сошлись на том, что Оливье пал жертвой консервативного предубеждения против разведенных лиц.

Такое объяснение казалось самым правдоподобным. Никто не обратил внимания на то обстоятельство, что Ричардсон был старше Оливье на четыре с половиной года и первым из троих получил приглашение возглавить “Олд Вик”. Кроме того, было бы неслыханной щедростью пожаловать награды двоим актерам сразу, если за последние пятьдесят лет подобную честь снискали всего восемнадцать представителей этой профессии. Так что м-р Оливье работал теперь с сэром Ральфом. Прежде, во времена театральной конкуренции, такое отличие должно было бы вызвать острое соперничество. Однако в данном случае об этом не было и речи. Ричардсон согласился на титул лишь после того, как удостоверился, что Оливье тоже не будет ущемлен. И точно так же, удостоившись дворянского звания полгода спустя, Оливье написал Гилгуду о том чувстве неловкости, которое он испытывал, получив признание раньше. Троих столпов английской сцены связывали редкостная симпатия и взаимопонимание.

В тот новогодний день Оливье был поглощен замыслом, принесшим ему впоследствии множество почестей. Позвонив дель Гвидиче в Цюрих, он сообщил, что решился на предприятие, которое они обсуждали несколько недель назад, — на экранизацию “Гамлета”. Показательно, что до тех пор кино обходило сторой самую знаменитую трагедию Шекспира, необычайно трудную для адаптации. В 1940 году Лесли Хоуарду пришлось отказаться от надежды снять “Гамлета” и сыграть главную роль. Не нашла поддержки и идея Хичкока сделать фильм с Кэри Грантом в современных костюмах. В 1947 году вопрос для Оливье стоял остро — сейчас или никогда. Ему уже исполнилось сорок лет, и некоторые критики, знакомясь с фильмом, сочли его слишком старым, несмотря на грим и светлый парик.

В деятельности Оливье наступил момент, когда казалось, что он не способен проиграть. Очередной сезон “Олд Вика” заканчивался в январе в сопровождении немыслимых сцен на Сент-Мартин-лейн: поклонники ночевали у театра, чтобы оказаться первыми в очереди за билетами на “Короля Лира”, сотни девчонок каждый вечер толпились у служебного входа, скандируя “Мы хотим Ларри” и издавая такие вопли при его появлении, что одна из газет жаловалась: “Достойно сожаления, что с первым актером страны обращаются, как с каким-нибудь Синатрой". Накануне отъезда в Северную Италию в театре “Гаррик” с огромным успехом прошла премьера его постановки “Рожденная вчера”. Критика превозносила и спектакль, и светловолосую исполнительницу главной роли Иоланду Донлен. Это было особенно важно для Оливье, поскольку стимулировало его деятельность как продюсера и режиссера.

Теперь все помыслы Оливье сосредоточились на одной внушительной задаче — переделке шекспировского “Гамлета” для кинематографа. Когда фильм был завершен, на него обрушились педанты, которые не могли примириться с сокращениями и изменениями шедевра; однако буквальное следование тексту означало четыре с половиной часа экранного времени и верную кассовую гибель. Поэтому сокращать приходилось решительным образом. Некоторых персонажей выбросили совсем. Это неизбежно повлекло за собой перестановку отдельных эпизодов. Следовало также отказаться от неясных фраз и заменить несколько устаревших слов, непонятных широкой публике. Такая деятельность не доставляла Оливье никакого удовольствия. Однако он считал ее необходимой и верил, что цель оправдает средства, если удастся хотя бы частично познакомить с оригиналом огромную международную киноаудиторию.