Сэр Лоренс категорически не соглашался с тем, будто Вивьен не годится на роль леди Макбет. Он утверждал, что в этом спектакле она была для него ”идеальной партнершей”. Такой именитый критик, как Айвор Браун, считал, что она сумела передать все отличительные свойства своей героини и что ее голосовые данные ”более чем соответствуют поэтическому тексту”. Ноэль Коуард тоже находил ее исполнение великолепным, а Алан Дент, самый верный поклонник мисс Ли среди критиков, не только считал ее превосходной леди Макбет, но и писал позднее, что, по его мнению, никогда — ни до, ни после этого — Оливье не составляли на сцене такого слаженного и гармоничного дуэта. Но мисс Ли, всегда судившая себя строже всех остальных, не была удовлетворена своей работой, и колкие замечания отрицательных рецензий ранили ее глубоко. Она часто открыто признавала, что на сцене никогда не сможет сравниться с мужем, однако Вивьен владело врожденное стремление к великому, ей тяжело было думать, что и время, и слабое здоровье объединились против нее.

Перед закрытием стратфордского сезона 1955 года сэр Лоренс прочитал последнюю лекцию в летней школе при Мемориальном Шекспировском театре. В основном он говорил о Мальволио и о том, как шаблонно привыкли играть эту роль даже лучшие исполнители, так что в результате она совершенно закостенела — вроде Фальстафа, пока за него не взялся Джордж Роуби. Об искусстве актера в целом он сказал следующее: “Я всегда думал, что моя задача заставить зрителей поверить в происходящее на сцене, поверить, что все это было на самом деле. Я всегда считал это главным". Затем он рассказал, что в юности в каждой роли стремился выглядеть по-другому. Некоторые персонажи, вроде судьи Шеллоу, сами подсказывали хитроумные детали, и их можно было играть не повторяясь, но памятуя, что такие герои “достаточно мелки".

С другой стороны, он обнаружил, что невозможно играть Макбета, не собрав по крупицам сделанного во всех других ролях. “Надо использовать все, что было найдено раньше в Гамлете, Ричарде III, Мальволио и Генрихе V. Если не повторяться, ничего не получается”.

Читая свою лекцию в битком набитом конференц-зале, Оливье стоял почти на том самом месте, где четырнадцатилетним школьником, отпущенным на пасхальные каникулы из “Тедди”, играл Катарину в “Укрощении строптивой” в старом, сгоревшем потом здании театра. В 1922 году он покинул стратфордскую сцену одаренным юношей, имени которого никто не знал. И в 1955-м, сохранив мальчишескую любовь к аффекту, он позаботился, чтобы в безвестности не остался никто. На заключительном спектакле сезона он произнес самую длинную за всю историю Мемориального театра прощальную речь, в которой, продемонстрировав чудеса памяти, назвал имена девяноста семи членов группы, включая парикмахеров, реквизиторов и рабочих сцены. Он завершал сезон, принесший невиданные доходы: за тридцать три недели 375 тысяч человек заплатили 165 тысяч фунтов наличными в кассу театра и еще более миллиона прислали заявки на билеты. Его престиж был полностью восстановлен. Если раньше он должен был доказывать свое право на звание первого актера мира очень многим, то теперь сомневались в этом лишь единицы.

Глава 19

СЪЕМКИ “РИЧАРДА III”

Конец лета 1954 года. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как младший лейтенант Оливье верхом на ирландском сером мерине носился по полю Азенкура, то в облике Генриха V в трапециевидном парике на голове, то в качестве неутомимого постановщика фильма, отдающего распоряжения в мегафон. Теперь, в возрасте сорока семи лет, он снова был в седле — одновременно и режиссер, и продюсер, и воюющий монарх. Снималась битва на Босуортском поле (как ни странно — на лесистой территории фермы по разведению быков под Мадридом); шла работа над сценами, в которых под Ричардом III дважды убивают коней и он в конце концов остается один и погибает от мечей окруживших его врагов.

На этот раз сэр Лоренс гораздо больше походил на командира — уверенный в себе, властный, порою даже внушающий страх. Но в одном он не изменился — несмотря на солидный возраст, он испытывал чисто мужское чувство гордости за свою физическую силу, по-прежнему предпочитая обходиться без дублера, за исключением тех случаев, когда обязанности режиссера призывали его занять место у камеры. И сейчас, в костюме короля Ричарда, горбатый, в черном, как вороново крыло, парике, с нависающим, как у тапира, носом, он несся галопом к камере, установленной на вершине небольшого холма. А Джордж Браун, лучник, способный, как говорили, попасть в монетку с пятидесяти ярдов, выскакивал вперед, чтобы сразить королевского скакуна.

«Эта стрела была снабжена настоящим наконечником, — вспоминает актер Бернард Хептон. — Коня приучили валиться замертво, когда он чувствовал удар. Коню это повредить не могло. Его защищали пробковые доспехи толщиной в полдюйма, надетые поверх плотного картона и стальной пластины. Благодаря пробке казалось, что стрела пронзает коня.

В решающий момент, когда Джордж выстрелил, Оливье, подгоняя коня, выставил вперед левую ногу. Его собственные доспехи, сделанные из резины, не спасли бы и от бумажного дротика. Стрела глубоко пронзила икру ноги. Все замерли на поле испанского ранчо. Все смолкло, а Оливье сидел неподвижно, и кровь хлестала из раны. Но когда Тони Бушелл, помощник режиссера, подбежал к нему, он просто спросил: “Сияли?”

“Да”, — ответил Бушелл. И Ларри, не слезая с коня, принялся деловито обсуждать, как лучше всего использовать этот кадр. Только через несколько минут он наконец сказал: “А теперь снимите меня, пожалуйста, с лошади и найдите врача”.

После ранения он неподдельно хромал, к счастью, на ту же самую ногу, на которую всегда хромал его Ричард III. Он не позволил сообщить эту историю прессе, считая, что фильму такая реклама не нужна. Но я с удовольствием рассказываю ее сейчас, по-прежнему восхищаясь поведением Оливье».

Это был третий случай, когда сэр Лоренс оказывался режиссером фильма вопреки своим первоначальным намерениям. Вивьен Ли и Кэрол Рид уговорили его принять участие в экранизации “Ричарда III”, предложенной Кордой. К его разочарованию, выяснилось, что Рид (теперь уже сэр Кэрол, самый знаменитый в Англии режиссер) и на этот раз не будет постановщиком фильма. Тем не менее проблемы, ожидавшие его на “Босуортском поле”, оказались куда проще тех, что ему приходилось разрешать при “Азенкуре”. Оливье окружали многоопытные помощники, знакомые с его привычками и требованиями, в большинстве своем те же талантливые мастера, которые работали с ним и над “Генрихом V”, и над “Гамлетом” — Роджер Ферс (художник-постановщик), Кармен Диллон (художественный директор), Алан Дент (литературный консультант), сэр Уильям Уолтон (композитор). Более того, его старый друг Тони Бушелл, второй продюсер “Гамлета”, уже стал вполне оперившимся, самостоятельным кинорежиссером.