Как всегда, после лекции люди собрались вокруг меня, говорили о жизни, о порядках. И тут я узнал, что заместитель председателя исполкома — сеид и близкий человек Султан-бека Султанова, бывшего владыки этих краев, оставившего о себе недобрую память.

Самому сеиду было лет сорок — сорок пять, у него были три кябинных жены, с которыми он заключил брачный договор у моллы. И от каждой жены у него было по пять сыновей.

Пользуясь своим служебным положением, сеид за взятки освобождал от призыва в армию сынков местных богатеев, а своим родственникам и женам снижал нормы налогов.

Председатель исполкома, преданный делу большевик, опасался критиковать своего заместителя, зная его вредный и крикливый нрав. К тому же председатель был малограмотным человеком и зависел во многом от своего заместителя.

Я вернулся в Лачин и все рассказал в уездном комитете партии.

Мою докладную переслали Зюльджанахову. А он вызвал к себе заместителя председателя исполкома из Пирджахана и показал ему мою докладную. Не знаю, на чем они порешили, но сеид так и остался на своей должности.

Тогда я подумал, что нельзя оставлять безнаказанным Зюльджанахова, позволяя ему вершить и дальше свои грязные дела.

Я написал фельетон в стихах, но не успел его никуда отправить: в Лачин приехала наконец давно ожидаемая комиссия.

Я знал, что противники мои готовятся к бою, но не намерен был отступать. Во мне росла уверенность, что и Кепюклю, и сеид, и Зюльджанахов будут разоблачены. А на их освободившиеся места придут дети рабочих и крестьян.

Комиссия, состоявшая из трех человек, заняла одну из комнат исполкома. В течение недели в эту комнату приглашались люди, так или иначе связанные с Кепюклю.

Город Лачин, имевший всего одну улицу, разбился на два лагеря: с одной стороны были мои сторонники, с другой — враги.

Надо прямо сказать, что сторонников было намного больше. Даже те, кто был с Кепюклю в неплохих отношениях, опасались открыто встать на его сторону, так как догадывались, что он занимается махинациями.

Основные положения моей статьи подтвердились: процветает торговля из-под полы и взяточничество, пересортица и утаивание дефицитных товаров, завышение цен и хищения.

Через неделю состоялось расширенное заседание бюро укома, на котором члены комиссии доложили результаты проверки.

— Мы пока не можем с точностью назвать сумму ущерба, нанесенного государству и населению, этим, мы думаем, займутся следственные органы, — сказал председатель комиссии.

Многие в растерянности молчали. Картина, нарисованная членами комиссии, была страшнее, чем о ней предполагали.

И тут поднялся прокурор Тахмаз Текджезаде. Он был немногословен:

— Должен сказать, что вина за попустительство подобным элементам лежит прежде всего на управлении внутренних дел, призванном охранять государственное и народное добро. Наши партийные органы и советские организации должны хорошо знать людей, которых посылают на руководящие должности в торговую сеть и коопсоюз… — Похвалил мою статью: — Мне хочется отметить честную и принципиальную статью Будага Деде-киши оглы, он первым забил тревогу по поводу тех безобразий, которые творились у нас. Только после нее следственные органы занялись проверкой, что, кстати, не делает нам чести: именно они должны были вовремя подметить нарушения в торговой сети.

В зале зашумели. Для многих слова прокурора явились неожиданностью. Сардар Каргабазарлы втянул свое большое тело в кресло, в котором сидел. Рахман Аскерли укоризненно покачивал головой, показывая свое возмущение (пока непонятно — чем). А Кепюклю сморщился — вот-вот заплачет. Зюльджанахов, опустив голову, рассматривал свои начищенные сапоги. А секретарь укома комсомола Нури Джамильзаде нашел меня взглядом и незаметно взмахнул ладонью с поднятым большим пальцем: этим жестом с недавних пор выражали одобрение.

Неожиданно встал Зюльджанахов. Видимо, он хотел выгородить Кепюклю, но навредил и ему, и другим. Он сказал, что, наверно, не за всем мог уследить председатель коопсоюза, кое-что делалось без ведома.

Почувствовав поддержку, Кепюклю обнаглел и начал отрицать участие в операциях с товарами, поступавшими в коопсоюз.

— Может быть, вы расскажете присутствующим, куда делся и кому продан английский шевиот, поступивший на склад коопсоюза? — задал вопрос прокурор.

— Я не кладовщик, чтобы помнить о всех поступающих к нам товарах!

— А все-таки?

— Мне нечего добавить!

— Отчего же вы забыли, что весь шевиот отпускался только по вашим запискам? Не отпирайтесь, так уж получилось, что несколько таких записок лежат в вашем деле!

Заволновался Рахман Аскерли, его длинные пальцы выбивали дробь на столе. Каргабазарлы еще ниже опустился в своем кресле.

Кепюклю что-то невнятно пробурчал.

И тут снова поднялся Зюльджанахов:

— Мы, коммунисты, считаем, что критика, и особенно самокритика, — движущий фактор нашей жизни. Я думаю, что товарищ Кепюклю по-большевистски признает свои ошибки и пообещает, что впредь в его работе мы не найдем недостатков! (Очевидный ход: поставить точку на обсуждении, чтобы больше ничего не выплыло наружу.) — И чтоб вытянуть из Кепюклю слова признания, спросил: — Признаете ли вы свои ошибки, товарищ Кепюклю?..