Шрифт:
Нури рассердился:
— Не учи нас, что имеет значение, а что не имеет! Лучше скажи, виделась за это время с бывшим мужем или нет?
— Виделась! — с вызовом ответила она.
— О чем вы с ним говорили?
— Не помню! — так же резко ответила она, вскинув подбородок. — Какое это имеет отношение к делу?
— А где сейчас твой муж? — спросил Тахмаз.
— Здесь, в Лачине…
— Может быть, пригласить его сюда?
— Нет… нет, — неожиданно сникла Кюбра.
Но тут рассердилась заведующая женотделом:
— Слушай, Кюбра, почему ты морочишь нам голову! Сейчас же объясни причину развода! Или мы допросим его. Возможно, тогда откроются новые обстоятельства дела… Что вас рассорило?.. Молчишь!
И снова дверь открылась. На этот раз в комнату вошел отец Кюбры. Он с жалостью посмотрел на дочь и тихо сказал:
— Да пронзит стрела этого подлого человека! Кривое дерево не выпрямить! Съевший десять стручков перца горечи одного стручка не чувствует. Говори, дочка, говори!
Кюбра, казалось, собирается с силами.
— Мой муж работал под началом у Мусы Зюльджанахова, — начала она. — Часто задерживался на службе. Когда я однажды пришла о жалобой к начальнику, он сказал, что работа ни при чем, муж мой гуляет с другими женщинами и поэтому поздно приходит домой. Я рассорилась с мужем. А однажды Муса Зюльджанахов… — И умолкла.
— Говори же! — нетерпеливо сказала жена Зюльджанахова.
— Боюсь…
— Бояться некого! — прикрикнул Тахмаз.
— Ну? — Отец Кюбры был бледен.
— Он сам однажды пришел ко мне.
— Кто? — спросил отец.
— Зюльджанахов.
Не успела она произнести это имя, как заведующая женотделом вскрикнула. Ей стало плохо…
Уже после Кюбра рассказала, что Зюльджанахов подготовил ее выступить против меня, пообещав впоследствии жениться на ней.
— Но отец ребенка, — поспешила сказать Кюбра, — мой собственный муж!..
Комиссия все же приняла решение рекомендовать укому партии рассмотреть персональное дело Зюльджанахова.
В окружении друзей в благодушном настроении я шел домой. И Нури, и Тахмаз старались не говорить о событиях сегодняшнего дня. Оба они, так же как я, устали и были очень рады, что моего «персонального дела» уже не существует.
— Ну, как ты теперь смотришь на то, чтобы в Курдистане произвести «вторую революцию»? — спросил я у Нури.
— Конечно, в Курдистане не было гражданской войны, здесь сохранились многие беки, купцы и сеиды…
— Гражданская война — это трагедия для народа! — прервал нас Тахмаз.
— А мы не призываем к гражданской войне, Тахмаз, и никогда не допустим ее. Но и нельзя терпеть, чтобы наследники Султан-бека Султанова находились на руководящих постах. В уезде восемьдесят процентов ответственных работников — бывшие беки, купцы и сеиды, — с горечью промолвил Нури.
— Но мы с тобой не беки и не сеиды. И таких, как мы, много! — возразил Тахмаз.
Я не стал упорствовать и не вмешался в их спор. Я радовался, что есть еще люди, думающие как я: нужна «вторая революция»!
КЛАССОВЫЕ ВРАГИ
Дело Кепюклю передали в уездный суд, а в укоме занимались особой Мусы Зюльджанахова. Наряду с этими неприятными делами были события поважней: шло выдвижение кандидатов на уездный съезд Советов депутатов трудящихся.
В укоме созвали совещание партийно-советского актива, посвященное предстоящим выборам. Проводил его Рахман Аскерли. Он огласил список кандидатов и те волости, откуда каждый должен быть выдвинут. Для агитации за кандидатов в волостные Советы принято было послать уполномоченных. К моему удивлению, своей фамилии в списках уполномоченных я не нашел. Нури и Тахмаз назывались, а я — нет!
Рахман Аскерли обратился к активу с пожеланием успехов в проведении агитационной кампании за кандидатов, выдвинутых укомом.
— Если есть какие-нибудь предложения или замечания, прошу высказаться! Учтите, что мы собираемся в последний раз перед выборами, потом возражения не будут приниматься во внимание, — закончил он.
Я тут же поднял руку. Рахман Аскерли изобразил на лице недовольство, но слово мне дал.
— Я категорически возражаю против избрания делегатами уездного съезда Советов беков, даже если они и работают сейчас на ответственных должностях. Это съезд Советов депутатов трудящихся. Вдумайтесь в это слово — «трудящихся»! Выдвижение беков, бывших эксплуататоров, противоречит классовой политике нашей партии! — Я сознательно не называл никаких имен и фамилий, чтобы не спугнуть противников.