— Но их же поймают!

— Сожгут и скроются, уйдут в бега.

— Откуда ты обо всем этом знаешь? — выразил я сомнение.

— Сам Акбер отцу моему сказал.

В тот же вечер я об этих удивительных делах рассказал матери, когда она доила корову.

Она испуганно шикнула на меня: «Ссс!» — и рукой чуть не закрыла мой рот.

В тот вечер что-то уж очень развеселились наверху: смех лился без продыху, так и животы заболеть могут. Умолкнут, а потом вдруг такой взрыв хохота!.. Наверху — смех, а внизу — горестные вздохи матери. Она, наверно, боялась, что об угрозах Акбера и Шукюра узнает отец.

Отцу я ничего не сказал, а только вспомнил его присказку, что, мол, снизу вверх идет волна вздохов, а сверху вниз — волна угроз. Но только сегодня как-то получилось наоборот: снизу грозили, а наверху смеялись.

У Назаровых, богатого и широко разветвленного рода беков Учгардаша, был обычай, существовавший с незапамятных времен: в один из дней недели собираться на пиршество в доме то одного, то другого бека. На эти пиршества приезжали близкие и дальние родственники с чадами и домочадцами. Из Учгардаша выезжало до пятнадцати фаэтонов, а некоторые фаэтоны приезжали и уезжали дважды.

Сегодня собирались у Садых-бека.

По правде говоря, еще не была очередь Садых-бека. Назаровы два дня назад собирались у Осман-бека и долго говорили об угрозах Акбера и Шукюра: слухи дошли и до них. И решили, как потом выяснилось, что учгардашские беки ни словом, ни делом не должны показывать, что они готовятся что-то предпринять в ответ. Но сами беки должны найти людей (наемных убийц), которым можно было бы поручить убрать смутьянов; денег беки на это дело не жалеют! И придумал расправу Гани-бек. Вот и решили собраться не в Учгардаше, а в другом месте, и пригласить на это застолье людей, которых обещал найти Гани-бек.

Чтобы, помогать поварам, повезли и меня, и маму. Мать промывала желудки и внутренности освежеванных баранов, густо засыпала солью снятые бараньи шкуры и складывала в сторонку. Отмывала от крови бараньи ноги и головы. А я на побегушках у трех поваров, выполняю их приказания: собираю и мою горячей водой грязную посуду, тру песком медные казаны, иду к арыку с ведрами, а к колодцу — с высокими медными кувшинами. Водой из арыка мыли посуду, а из колодца — шла на приготовление еды. Потом меня позвали помогать накрывать столы.

Три барана уже были разделаны для жарки и варки, рис перебран и промыт, горы зелени очищены и вымыты, тесто замесили. Длинный обеденный стол был уставлен тарелками, рюмками. Вокруг стола стояло около пятидесяти стульев, и у каждой тарелки — ножи и вилки.

Тендырный чурек, что был разрезан крупными кусками и высился в стеклянных вазах, был испечен из особой муки, только вчера смолотой из отборного пшеничного зерна на одной из мельниц Вели-бека. Знаменитая в этой округе своим искусством печь хлеб Гызгаит не жалела яиц и мака, оттого хлеб получился румяным и высоко поднялся, — видевшие его готовы были насытиться только одним хлебом. А гостям предстояло еще съесть восемь-девять разных кушаний. Недаром были приглашены сюда три повара. Наш Имран был занят приготовлением восточных блюд. Повар другого бека должен был блеснуть европейской кухней и сервировкой, а третий повар готовил сладости. Каждый, взяв необходимое количество продуктов, уединился, чтобы никто не мог проникнуть в тайны его мастерства.

Ни из Учгардаша, ни из других сел никто еще не приехал. Хозяин был занят своими делами, а госпожа следила за приготовлениями.

К закату гости начали съезжаться. Первым во двор въехал фаэтон, запряженный четверкой лошадей. Это приехала жена Вели-бека с детьми. Во втором фаэтоне с Вели-беком приехали Муса Алыш и Джалал. Следом появился фаэтон Гани-бека, запряженный парой белых рослых лошадей. Все уже не раз видели этих двух так похожих друг на друга лошадей (их не мог отличить даже конюх Гани-бека), но и сегодня залюбовались ими. Их светлые гривы были аккуратно подстрижены, бока и загривки отливали шелком. Хороший конюх служил у Гани-бека последние пять лет. Все были увлечены рассказами о «братьях-близнецах», как называли пару рысаков учгардашцы, и не заметили, как появились рослые, здоровые парни; оба в больших лохматых папахах. Они поднялись на балкон, а потом уже в комнату для гостей. Это были приглашенные Гани-беком Гачай и Аббас.

Быстро наступила темнота. Гости уселись за стол. На самом почетном месте Вели-бек, рядом — Гани-бек и Фарадж-бек. На столе нашлось, как говорят карабахцы, даже птичье молоко. Пиршество было в разгаре, когда пришел Бахшали. Он со всеми поздоровался и, не ожидая приглашения, сел на свободный стул, который оставался пустым между беками и двумя парнями, Гачаем и Аббасом.

Вели-бек тем временем поднялся. Обращаясь к сидящим, он начал свою речь с жалоб на тяготы времени:

— Кое-кто считает, что государство теперь без хозяина и можно позволять себе все, что заблагорассудится!..

Не называя никаких имен, Вели-бек говорил о зазнавшихся батраках, дерзящих хозяевам, норовящих отлынивать от работы: мол, «опорожняют полные едою казаны и переворачивают их вверх дном, будто ели свое или отцовское, заработанное потом и кровью».

Встал Гани-бек:

— У меня слово будет коротким. Я хочу напомнить хорошие слова: когда у козла чешутся рога, он трется о палку чабана!

Хозяин дома, сам Садых-бек, чувствуя, что речи сегодня совсем не праздничные, попытался направить их в иное русло: