Отец мой с группой местных жителей находился у ворот нашего дома. Проходя мимо, я потянул его за собой. Мы вошли в свою комнату. Матери еще не было: она, наверно, убирала и мыла посуду в доме Садых-бека.

Я рассказал отцу подробно, как проходило застолье, кто был и что говорили. И о том, о чем болтали по дороге сюда Аббас и Гачай. А когда сказал, что Бахшали пытался усовестить их, отец помрачнел.

— И Бахшали там был?

— Немного опоздал только. Даже притчу всем рассказал.

Отец покачал головой:

— Так и не понял я, что за человек этот Бахшали, притчи вспоминает, а о чем думает — не поймешь.

— Кто, по-твоему, — спросил я отца, — сжег дом Гани-бека?

— Кто об этом может знать? Но кто бы это ни был, очень хорошо сделал! Им всем так и надо! А то уже землю под ногами не чуют, расхрабрились! Будто и землю они создали, и горы, и реки! Страна без хозяина, но не без храбрых, смелых сынов!

Что отец говорит — что Бахшали, будто сговорились!

До самого утра полыхал огонь. Беки давно разошлись, фаэтоны разъехались. Кое-кто остался ночевать у Осман-бека, кое-кто у Вели-бека, и до рассвета горел в комнатах свет, слышалось, как они спорят о чем-то оживленно и громко.

И ранним утром, когда я выгонял скот, огонь не угомонился, хотя языки его стали короче и полыхание жара спало.

А потом узнал я, что Аббас и Гачай всю ночь искали Акбера и Шукюра, рыскали по домам, но нигде их не нашли. Бахшали, наверно, успел предупредить их — то ли сам, то ли через кого-то, и те как в воду канули.

В доме Осман-бека решили: один фаэтон надо послать в Агдам за приставом. Когда я, подставив грудь теплым лучам солнца, смотрел на дорогу и ждал Керима, мимо промчался фаэтон, уже возвращаясь из Агдама. Но в нем никого не было.

Пока Керима не было, я предался думам, и очень далеко они меня унесли. Я вспомнил сестер и племянниц. Где они? Как им без нас? Продолжают ли жить вместе тремя семьями или расстались? Они далеко за горами, которые синеют вдали. И они, наверно, тоскуют о нас, обо мне, о матери. Нет, что ни говори, а отец был не прав, когда оторвал нас от них. И я вдруг поймал себя на мысли, что в последнее время часто укоряю и осуждаю отцовские поступки. А что? Не надо было ему нас разлучать, вместе было бы легче. Он рвался в Баку, а к чему мы пришли? Батрачим на бека! Мы до того отвергнуты всеми, что нас смеют подозревать в поджоге дома Гани-бека!.. А как тяжело матери! Ей больше всех достается в доме Вели-бека. С утра и до ночи работает, не зная ни минуты отдыха.

Вот и хорошо, что пришел Керим. Иначе мне бы пришлось идти вымаливать помощь к святилищу Эшгабдал, которое многим облегчает жизнь, как говорят. А каково Кериму без матери? Я на миг представил себя на его месте, и меня обуял ужас! Нет, по-моему, спокойствия в сердце ребенка, если он не видит каждый день приветливое лицо матери, не взглянет в ее полные любви глаза. Горький вкус у хлеба, если он не протянут тебе матерью! Вырастет ли хоть на вершок сын, если не почувствует на спине материнскую руку, если ее пальцы не коснутся волос на его голове?.. Бедный Керим!..

Ну вот и он сам! Мое лицо расплылось в улыбке, так я был рад ему.

— Что-то ты поздно сегодня явился, как какой-нибудь бек, что не любит рано вставать.

— Не хочу быть беком, — пошутил Керим, — а то предадут мое имение огню!

Мы поговорили о том, как полыхал дом Гани-бека. А когда я рассказал о вчерашнем пиршестве у Садых-бека, Керим прервал меня:

— Эта новость уже устарела! Еще вчера вечером рассказывали!

— Кто рассказывал?

— Земля слухами полнится.

Когда же я еще раз спросил, кто ему рассказал о пиршестве, Керим коротко ответил:

— Друг отца сказал.

— А имя есть у этого друга?

— Есть. Бахшали-киши!

Меня почему-то обрадовало, что Керим назвал другом отца Бахшали, и я, чтоб как-то вознаградить его, задал ему загадку (уверенный, что он отгадает):

— Слушай моих три вопроса. Ответишь — получишь жирные лепешки, которыми снабдил меня на сегодняшний день наш Мирза Алыш! А не ответишь — наказание тебе: не мигать, пока не сосчитаешь до ста!

— Из-за лепешек готов на все, задавай свои вопросы.

— Что самое сладкое на свете? Это первый вопрос. Что не имеет тени? Это второй вопрос. И третий: какого наказания заслуживает человек, изменивший другу?

— Эти твои вопросы посложнее сочиненного тобой вчера баяты!

— И это тебе известно?

— Я же сказал: земля слухами полнится!.. А теперь слушай, я сейчас тебе отвечу. Самое сладкое на земле — мать!

Я подтвердил:

— Твоя правда!

— А не имеет тени вода. Угадал?