— Не может страна остаться без хозяина, когда у нее есть такие смелые, мудрые, красивые сыновья, как беки из рода Назаровых!..

— Ваша правда, — поддержал его Бахшали, — страна без хозяина не останется.

Гани-бек, разозлившись, что Садых-бек и Бахшали прервали его хорошо продуманный переход к Гачаю и Аббасу, предложил выпить за здоровье «бесстрашных львов, которые высоко держат знамя ислама и не жалеют сил и жизни ради независимости родного края». Он пожелал им «довести до конца начатое благородное дело», которое поможет создать «в нашем краю железный порядок».

Гости зааплодировали и снова выпили. Лишь трое не притронулись к своим рюмкам: Мирза Алыш вообще никогда не пил спиртного, Бахшали сказал, что у него сегодня еще есть дела, а Джалал стеснялся пить в присутствии своего бека — из почтения.

И снова поднялся Гани-бек. Все зашевелились на своих местах, потом наступила тишина. Это был высокий крупный мужчина, чье присутствие красило любое застолье. Все знали, что у него острый язык и он может грубо осадить, каждого, кто чем-то не угодил ему. «Не язык, а отрава, — говорили о нем и добавляли: — Если какая беда и приключится с ним, то виной будет его язык!»

Но больше всех внимали ему Аббас и Гачай.

— Вели-бек! — обратился Гани-бек к негласному главе рода. При этих словах Мирза Алыш почему-то низко опустил голову, а управляющий Джалал часто-часто заморгал глазами, будто почуял угрозу. — Вели-бек! Я хочу поддержать слова Садых-бека. У нашей нации немало героических сынов. — Вздохнул, казалось бы, облегченно Джалал, но снова насупился. — Двое из молодых удальцов сидят с нами за этим столом и красят наше застолье! Они верны своему слову и с пониманием относятся к выпавшей на их долю миссии. Это наши ястребы, Гачай и Аббас, взгляды их остры, а удар точен! Во имя долга перед нашей родиной они растерзают любого!

И тут снова хозяин дома, Садых-бек, заметно встревоженный, встал и, обращаясь ко всем, поднял вверх руку, и заблестело, заиграло на пальце золотое кольцо с большим камнем.

— Беки, — сказал он, но посмотрел при этом на Вели-бека, как на признанного главу, — наше сегодняшнее пиршество грозит превратиться в заседание мусаватского народного собрания, на котором я недавно был. Слова, которые здесь говорят, сами по себе неплохие, но уместны ли они, прибавляют ли радости нашим сердцам? Ведь мы собрались здесь для веселья, наслаждения жизнью, которая так быстротечна! Мы собрались пить и есть лучшее, что родит наша благословенная земля и умеют делать руки наших замечательных умельцев поваров. Давайте рассказывать веселые истории, вспоминать о тех днях, которые продлевают жизнь. Короче, я призываю всех к тому, чтобы наше застолье прошло весело. Пусть первым это сделает наш аксакал Вели-бек, он и мне родной брат, и всем нам опора! Попросим его проложить для нас тропу, а мы все пойдем по ней!

Вели-бек не заставил себя ждать и, встав во главе стола, ухмыльнулся:

— Да, Садых-бек прав. Но я вспомнил вот о чем. Вряд ли кто скажет лучше и точнее Моллы Насреддина, а он по этому поводу сказал вот что…

Но в этот момент четверо юношей внесли в комнату дымящиеся шампуры с шашлыком, они сочились, от них шел одуряющий аромат. Поднялся шум, оживление, гости задвигались, зашевелились, у каждого на тарелке оказалось по шампуру. Наступила пауза, а потом Вели-бек продолжил:

— Я буду краток, потому что шашлык не любит ждать. Так вот, однажды к Молле Насреддину пришел человек с жалобой: «Ай молла, помоги мне справиться с непокорной женой. Как мне быть?» Молла Насреддин, грустно вздохнув, ответил: «Если бы лысый знал лекарство, он начал бы со своей головы, братец!»

Все за столом понимающе переглянулись. Потом каждый по очереди произносил тосты. Когда подоспел черед Бахшали и все уставились на него, он поднялся, и все обратили внимание, что большой палец его правой руки черный от табака (он часто уминал его в своей трубке и гасил).

— Гончар, пахарь, рыбак да еще комар, — начал Бахшали, — обратив лица к аллаху, просили всевышнего. Гончар мечтал о жарких днях, чтобы горшки, которые он делает, быстро сохли. Пахарь умолял, чтобы часто лил дождь и засуха бы не погубила посевы. Рыбак день и ночь просил аллаха, чтобы дули сильные ветры, пригоняющие к берегу косяки рыбы. А комар пел о том, чтобы дни были тихими и спокойными. Аллах растерялся, не зная, чью мольбу услышать, чьей просьбе внять… — Бахшали умолк, но к чему был его тост, так никто и не понял. Да и все были заняты едой, шашлык прибывал, вино лилось, гости шумно переговаривались. А потом хозяин дома предложил позвать слуг, чтобы они повеселили хозяев.

Внизу, возле длинных столов, расставленных прямо во дворе, кутили кучера, слуги и бекская челядь и охрана. Откушавшие стояли у раскрытых окон и дверей, готовые выполнить любое распоряжение своих хозяев.

Позвали слуг, и каждый бек заказывал своему слуге сделать то, в чем он был мастер: один демонстрировал умение кукарекать, как заправдашний петух, другой блеял ягненком, третий даже выл шакалом. Вели-бек почему-то велел позвать меня. Мной овладело вдруг смущение, иначе бы я сообразил, что лучше всего рассказать собравшимся одну из сказок, которые я слышал от моего друга Керима. Но вдруг дерзкая мысль осенила меня.

— Господин мой, — сказал я, обращаясь к Вели-беку, и увидел, что такое мое обращение пришлось ему по душе. — Я умею показывать фокусы.

— Какие? — удивился он.

— Словами сдвигать с места камень.

Больше всех изумился Гани-бек:

— Но как? Покажи!

— Ну что ж, попробуй! — весело сказал Вели-бек.

— Нужен камень, и чтоб на него встал кто-нибудь.

Тотчас принесли камень. Вели-бек обвел слуг взглядом, нему бросился в глаза наш толстый повар Имран. Я весь взмок от радости, когда бек поманил его рукой и велел встать на камень. А я уже был в ударе и продолжал, обращаясь ко всем: