— Пусть трижды перевернется в могиле тот, кто навязал мне тебя в жены! Ну что за ядовитый язык у тебя? Делай, как сказано!

Однако, несмотря на приказание Рафи, ничто не изменилось. По-прежнему единственной моей пищей были просяные лепешки и горсточка сыру в день. Голод неотступно преследовал меня. Иногда так хотелось хоть попробовать масла или накрошить в молоко пшеничный чурек… Но каждый день — просяные лепешки, сухие, как щепа, и безвкусные, как земля.

Одну из отар Рафи, ту, что раньше была в Кочахмедли, пас чабан родом из села Баркушад. После прихода в кочевье Ахмедалылар этот краснощекий и крепкий человек похудел и осунулся: Айна и его морила голодом. Однажды он расспросил Абульфаза, с которым был дружен, обо мне, и Абульфаз сказал, что я из беженцев.

Я укладывался спать, когда в хлев вошел этот самый чабан и обратился ко мне:

— Вроде я тебя где-то видел… Откуда ты родом?

— Из Зангезура.

— Зангезур большой.

— Село Вюгарлы знаешь?

— А как же. Мимо него не раз поднимались в горы на эйлаги. Только в самом селе у меня знакомых не было. Вероятно, я спутал тебя с кем-то. А где твои родители?

Я ответил.

— Скажи, парень, тебе тоже дают просяные лепешки?

— А чем еще кормят работников в этом доме?

— Пока я пас отару в Кочахмедли, меня хорошо кормили, а тут подохнешь с голоду. Если это продлится еще день-два, я уйду отсюда.

— Куда?

— Какая разница? Хуже, чем здесь, не будет! — отрезал и ушел…

Мысль об уходе не давала и мне покоя. Я стал подумывать вернуться в Учгардаш и разыскать сестру с семьей. Но пускаться в дорогу было опасно и необдуманно: у меня нет ни копейки, одежда изорвалась до дыр.

После долгих и горестных раздумий я решил повременить с уходом и, сжав зубы, дотерпеть до весны. Когда кочевье двинется в поисках пастбищ в горы, кто-нибудь из знакомых или близких встретится мне…

Не прошло и недели, как чабан из Кочахмедли ушел — голодный и полураздетый. Он не получил никакой платы за свой труд и не стал спорить: Айну разве переговоришь? Даже сам Рафи спасался от языкастой Айны!

Пасли и ухаживали за скотом работники, сам Рафи больше торговал продуктами скотоводства. Часто отлучался из кочевья и поэтому не знал всего, что происходило у него в доме. Абульфаз не жаловался отцу и чаще молчал.

Но однажды Рафи вернулся из очередной отлучки в благодушном настроении человека, который после тяжелых трудов пришел наконец домой. Очевидно, он совершил выгодную сделку. И, сидя у пылающего очага, он спросил младшего сына:

— Ну, как у тебя дела? Ладишь с братьями?

Мальчик лукаво взглянул на Абульфаза.

— Я не дерусь, — сказал он, — а вот Абульфаз подрался с мамой, и она надрала ему уши!

Рафи внимательно взглянул на Абульфаза, но тот, опустив голову, молчал. Вот бы и Айне набрать в рот воды; но не таков был норов у этой женщины: она разразилась бранью по адресу своего пасынка, проклиная и оговаривая его.

Рафи пытался урезонить жену, прикрикнул на нее, но та продолжала буйствовать.

И тогда Рафи, выведенный из себя, послал меня за родственниками Айны — теткой и двоюродным братом.

Когда я вернулся, выполнив поручение Рафи, Айна все еще ругалась, но, увидев на пороге родственников, замолчала.

— Или образумьте ее, или забирайте совсем из моей кибитки, — сказал Рафи, не глядя на пришедших. — Если я подниму на нее руку, прольется кровь.

Словно в пылающий очаг бросили кусок бараньего жира!

— Из-за своего щенка ты готов выгнать жену из дома! Если бы я не берегла твое добро, то Абульфаз сделал бы тебя нищим! То сыр выкрадет и отдаст соседской девчонке, то чурек скормит вот этому нищему, — она кивнула в мою сторону.

И тут заговорила тетка Айны, прекрасно знавшая характер своей племянницы:

— У женщины душа должна быть доброй, Айна. Разве можно обижать данных аллахом детей?

Не успела Айна заговорить, как начал ее двоюродный брат.

— Можешь обижаться, сестра, а я все равно скажу. Только Рафи и терпит твои проделки! Такую жену я бы и дня не держал в своем доме! — Он похлопал толстой ладонью по голенищу сапога. — Но и тебе, брат, скажу… Нашим приходом сюда ты дело не поправишь. Надо взять хорошую плеть и высечь жену так, чтобы она и рта не могла раскрыть! — При этом он резко взмахнул рукой, и я словно воочию увидел, как у себя в кибитке он решает все недоразумения.

Да, хорошая семейка — что брат, что сестра!..

Дольше оставаться с хозяевами я не мог и ушел к себе в хлев, но наутро Абульфаз сказал, что теперь мачеха будет как шелковая. Из этого я сделал вывод, что Рафи последует совету родича Айны (или уже последовал!).

И в самом деле, день или два хозяйка не только была ласкова с Абульфазом, но и меня кормила досыта. Однако стоило Рафи вновь отлучиться, как жена тут же сошла с пути, предначертанного аллахом, и снова принялась изливать свою желчь на Абульфаза, а змеиный яд на меня.