Приглашение в лагерь было, вероятно, просто декларацией, поэтому Джина, уклоняясь от этой темы, спросила:

– Где вы теперь? Все еще на... э... Чаепитии?

– Не-а. Оставили его сегодня утром. Мы теперь в лагере на полосе. Вот почему явились так поздно. Завтра снова начинаем осмотр скота в этой области.

Ее удивило, что она легко уловила усталость в его голосе, тогда как обычно замечала только доверительность тона, юмор, сарказм. То, что теперь она различает такие тонкие нюансы, встревожило ее. Лучше не обращать на это внимания.

– Если удастся, мы закончим клеймение в субботу и в воскресенье вернем волов в загон.

Ее сердце дрогнуло: она знала, что, когда скот в загоне, мужчины возвращаются домой.

– Значит... вы вернетесь в воскресенье вечером?

– Если повезет. Если нет, то рассчитывайте на понедельник.

Напуганная тем, что она очень рассчитывала на это, Джина попыталась перевести разговор на другую тему:

– Кстати, Пэриш, вы лично ответственны за причудливые названия, вроде Чаепития?

Он засмеялся.

– Что касается Чаепития, признаю себя виновным, за остальное - нет. Лагеря уже назывались так, когда я купил это место. Взгляните на карты, что висят на стене.

Упомянутые карты были прикреплены к пробковой доске объявлений, висевшей в грязном углу над радиостанцией. На двух из них - аэрофотосъемка Мелагры, помеченная в разных местах черными чернилами, и стандартная карта, на которой деревья не мешали изображению рек и дорог, пересекавших имение.

– Вижу, - сказала она; он, очевидно, ждал, что она скажет.

– Так вот. Полосы представляют лагеря ревизии. Полоса на юго-западной границе находится близ взлетно-посадочной полосы времен второй мировой войны, отсюда и названия. В южном углу - Долгий Путь, он так назван потому, что... это - долгий путь туда и долгий путь обратно.

Она перевела глаза и нажала кнопку на трубке:

– Столько историй за одними только этими названиями, что интересно услышать об остальных.

– Тот лагерь, что в восточном углу, похож на локоть, он и называется Локтем. Вы следите, Джина? Скажите, если запутались.

– Очень забавно, но почему Чаепитие?

– Ах, да! Ну, лагерь Чаепития когда-то назывался Номер Первый, потому что традиционно именно с него начинается ревизия. Но вскоре после того, как мы пришли сюда, маленькая Кали ушла и потерялась, и мы четыре часа не могли ее найти. Рон Гэлбрайт обнаружил ее с самолета именно на Номере Первом и радировал. Я был ближе всех к ней, а когда ее нашел, маленькая негодяйка сидела с двумя куклами и пластмассовым чайным сервизом, - он засмеялся, она, видите ли, хотела устроить чайный прием без старших сестер, всегда портящих дело!

Джина рассмеялась, понимая при этом, что все тогда запросто могло окончиться несчастьем. Вот уже более двухсот лет, со времен первых английских поселений, люди теряются и погибают на малообжитых австралийских окраинах. Это очень суровая часть света.

– Которая из девочек - Кали? Я никак не могу удержать в памяти, какого именно ребенка как зовут.

– Она настоящая склочница, из тех, кто трещит без умолку.

– Не поняла, Пэриш. Он засмеялся:

– Она третья; кстати, пятый, последний лагерь осмотра известен как Номер Третий из-за того, что это последняя, третья, ревизия.

– Что-то очень замысловато, не знаю, можно ли вам верить.

– Я честный бойскаут! Как я могу лгать вам?
– Голос звучал трагически.

– Я еще недостаточно вас знаю. Возникла пауза, потом он ответил:

– Может быть, настало время, Джина, чтобы поверить мне и попробовать узнать лучше?

Его голос упал до интимного шепота, и она вынуждена была взяться за трубку и левой рукой, чтобы держать ее прямо.

– Я никогда не одобряла азартные игры, Пэриш. Я рано поняла, что хотела бы иметь жизнь организованную, предсказуемую и практичную. Обманчивые же надежды несут недолгое возбуждение, а потом боль.
– Она отпустила кнопку и перевела дыхание.

– Знаете, Джина, гораздо лучше иметь обманчивую надежду, чем не иметь никакой. И смею заметить, только человек, налившийся хмельным, достаточно защищен от боли.

Повисла пауза. Наконец Джина бросила:

– Вы не могли превратнее истолковать мое отвращение к недолгому возбуждению.

– Я и не пытался ничего истолковывать, Джина, - я был честен. По мне, так возбуждение и должно быть коротким. Все теряет свежесть и перестает возбуждать, если слишком затягивается. Просто превращается в милую, добрую привычку.