– Нет.

– Ты едва стоишь на ногах! Тебе нужно согреться, поесть и в постель.

– Обними меня.

Словно удар под дых. Непонятно, что действует сильнее, сами слова, его тон, его взгляд. Или шаг, который он делает к ней. Но вот они снова обнимаются.

– Ты здесь… - шепчет он. – Ты здесь…

– Я здесь, - Лола пытается говорить сквозь комок в горле. – И я очень тебя прошу – давай я наберу тебе ванну.

– Нет.

– Но почему?!

– А если ты исчезнешь, пока я буду в ванной?

– Как?!

– Как в прошлый раз.

Лола замерла, слушая его частое дыхание. Так, нет, это она обдумает потом!

– Я не исчезну, обещаю.

Он прижал ее к себе крепче.

– Все равно не пойду в ванну.

Это было так по-детски. И так… так…

– Ну хорошо, давай хотя бы ты поешь.

– Я не хочу есть.

Лола вздохнула. Ну что с ним прикажете делать?!

– Ну а в постель ты ляжешь?

– Только с тобой.

Он снял только куртку и кроссовки. И так и стоял у огромной кровати - в белой футболке с бурыми пятнами на плече и джинсах.

– Ты первая.

– Так! – у нее лопнуло терпение. И Лола толкнула его в грудь. Но на постель они упали вдвоем, потому что ее руку Фёдор так и не выпустил. А она, уже лежа в постели и чувствуя, как трещат швы на платье, которое сама и сшила, обняла Фёдора, как смогла – руками, ногами, оплела. Отчетливо ощущая, как ему это сейчас необходимо. Прижалась щекой к груди. Его ладонь прижалась к ее спине.

– Ты не исчезнешь?

– Не исчезну.

– Не уйдешь?

– Не уйду.

– Я завтра проснусь – и ты будешь рядом?

– Буду.

– Обещаешь?

– Обещаю

– Клянешься?

– Клянусь.

Лола ждала очередного вопроса – и не дождалась. Не потому, что у Фёдора кончились вопросы. А потому, что синьор допрашивающий уснул.

Она лежала, слушая его тихое ровное дыхание. Потом подняла голову – он не пошевелился. Лола села и принялась его рассматривать. Из соседней комнаты падал свет, и теперь, без театрального грима, было видно, как Фёдор осунулся и похудел. Но все равно сейчас его лицо было безмятежным. Безмятежным и прекрасным.

Она сидела и смотрела. Сначала смотрела с кровати. Потом перебралась на стул, придвинув его к кровати. А потом Лола вдруг резко встала на ноги. Только бы… только бы в номере нашлось…

Нашлось. Целая стопка бумаги и карандаш. На чистых белых листах стаяли появляться линии, превращаясь с силуэты. Ломался грифель, но нашлась и точилка. Затекла спина, но Лола не обращала на это внимания. Она смотрела. Смотрела и рисовала. Рисовала и смотрела. Убывали чистые листы. Множились листы, испещренные удивительной красоты эскизами. Никогда в жизни она не создавала ничего лучше.

Лола со стоном разогнулась, когда за окном стало светать. Наклонилась, коснулась руки. Привычно теплая, почти горячая, расслабленная, красивая. Как и он сам. Ее любимый. Ее источник вдохновения. Ее всё.

Лола покосилась на дверь в ванную. Нет, а вдруг Фёдор именно этот момент проснется – пока она будет в душе? Она же пообещала, что будет рядом, когда он проснется.

Сняв беспардонно измятое платье, Лола забралась под одеяло, обняла свое счастье поперек груди и мгновенно уснула.

Она не знала, что спать ей осталось всего пару часов.

Картина одиннадцатая, в которой сначала бегом-бегом. Потом нервы-нервы. А потом – любовь-любовь.

Он проснулся и долго не мог понять, какое сейчас время суток. И где он находится. А потом Фёдор резко сел на кровати.

Это гостиничный номер – его гостиничный номер. Время… взгляд на часы на стене… утро. Очевидно, что утро следующего дня. Следующего после премьеры дня.

Премьеры, которая…

Воспоминания нахлынули волной.

Собственный нервный тремор в грим-уборной, сообщение от Ди Мауро, всплеск жгучей радости и накатившая уверенность в том, что ему все по плечу.