Мне так и не удалось выяснить, способен ли я на этот трюк, потому что как только я подскочил к стене, «корнхаскер» сбил меня с ног и впечатал в мощеную дорожку.

Должно быть, копы сообщили по рации, кого именно арестовали, потому что у моего дома уже собралось штук шесть полицейских машин с мигалками и человек сорок соседей.

– Может, все-таки плед накинешь? – спросил вежливый полицейский.

– Нет, моя нагота – доказательство моей невиновности! – выкрикнул я на весь квартал. В соседнем квартале меня тоже услышали.

Мне пригнули голову, усадили на заднее сиденье патрульной машины и увезли в участок. Там я в третий раз отверг предложенный плед и гордо поднялся по лестнице к входу в полицейское управление Остина.

Я вошел в двойные двери. В вестибюле здоровенный – ростом не меньше шести футов шести дюймов и весом 285 фунтов – татуированный арестант протянул мне пару ярко-оранжевых тюремных штанов.

– Доказательство моей невиновности, чувак, – повторил я, не давая ему сказать ни слова.

Он внимательно посмотрел на меня, сообразил, в чем дело, и вздохнул:

– Мы тут все невиновны. Но поверь, штаны тебе пригодятся.

Сам не знаю почему – то ли из-за его честного взгляда, то ли потому, что он тоже был арестантом, а меня вдруг осенило, что амбалистый тип просто так предупреждать не станет, – но я его послушал.

– Ну давай.

Он встал на колени, помог мне просунуть ноги в штанины и вздернул штаны мне до пояса. Я пошел в «обезьянник».

В половине десятого утра тридцать два часа непрерывной гульбы превратились в тяжелейшее похмелье. Я забился в угол камеры. К решетке подошли двое.

– Мистер Макконахи, я – судья Пенни Уилков, а это адвокат защиты Джо Тернер.

Охранник открыл решетку камеры.

– Не понимаю, – сказала судья, – каким образом жалоба на шум превратилась в серьезное правонарушение класса А «сопротивление при аресте» и правонарушение класса Б «хранение менее двух унций марихуаны». И какого черта двое полицейских без предупреждения вломились к вам в дом. Я снимаю с вас обвинения в нарушении общественного порядка и в хранении наркотиков, а в отношении сопротивления при аресте отпускаю вас под мою личную ответственность. Даже не представляю, почему ситуация настолько вышла из-под контроля.

– Ваша честь, я не совсем понимаю, что все это означает, но тоже не представляю, – сказал я.

Джо Тернер, тот самый адвокат, который когда-то успешно представлял интересы Вилли Нельсона в судебном разбирательстве по обвинению в хранении наркотиков, заявил:

– Ваша честь, мы все считаем, что ситуация вышла из-под контроля, но поймите, полицейские действительно вломились к нему в дом, когда он просто сидел нагишом и играл на бонгах. Так называемое «сопротивление при аресте» на самом деле было самозащитой. Предлагаю вам снять и это обвинение. Мой клиент признает за собой вину в превышении уровня шума в неурочное время, потому что он и правда очень громко играл на барабанах в половине третьего ночи. Оштрафуйте его.

– Договорились. Дело закрыто, – сказала судья.

– А что это означает? – спросил я.

Джо достал бумажник, вытащил из него пятидесятидолларовую купюру, помахал ею у меня перед носом, посмотрел мне в глаза и сказал:

– Это означает, что я плачу за тебя штраф, тебя выпускают из кутузки и ты должен мне полсотни баксов. Моя машина ждет у заднего крыльца, потому что у входа в участок собрались журналисты. Вот, соседи передали тебе одежду.

Я поблагодарил обоих, ушел в туалет, оделся, умылся холодной водой и попытался отогнать уныние. С чего вдруг уныние, спросите вы. Разумеется, мне очень повезло – меня выпустили на свободу, оштрафовав всего на пятьдесят долларов. Такое редко происходит с теми, кого сажают в тюрьму за сопротивление при аресте и хранение марихуаны. Проблема заключалась в том, что, как я уже говорил, в моей семье наказывали не за проступок, а за то, что попался. Мне с малых лет внушали, что я должен вести себя так, чтобы не попадать в тюрьму – ни за что и никогда. И хотя я неоднократно нарушал закон подобным образом – и прежде, и впоследствии, – на этот раз меня поймали. Поэтому я и чувствовал себя виноватым. Такая вот логика вольнодумцев.

В поисках утешения, прежде чем решать, в какую дверь выходить после моего первого привода, я решил позвонить маме. Возможно, потому, что знал – она не только не будет меня жалеть, но и порадуется обстоятельствам моего ареста. Интересно, кто возьмет трубку – мама или эта ее новая ипостась, моя горячая поклонница? Я не знал. Оказалось, меня выслушали обе.

– Они что, вломились к тебе в дом? Вот сволочи! Не вешай нос! – сказала мама. – И вообще, у тебя есть полное право в собственном доме курить травку и барабанить по бонгам в чем мать родила. Да как они посмели войти к тебе без разрешения?!

Вот это как раз то, что мне было нужно. Я повесил трубку и решил, что выйти к журналистам лучше, чем позорно улизнуть с черного хода.

Два дня спустя футболки с надписью «БОНГО НАГИШОМ» продавались по всему городу.

Квитанцию штрафа «за превышение уровня шума в неурочное время» я вставил в рамку и повесил на стену.