Тем не менее мне казалось, что я притворяюсь, играю роль, а не живу, оставаясь собой. То, что пятнадцать лет назад было для меня творческим самовыражением, теперь все меньше питало мой дух. Актерское мастерство словно бы превратилось в ремесло, которым занимаешься по привычке и которое ничего не дает ни уму, ни сердцу. Нет, такое актерское мастерство мне было ни к чему.

Путешествия приносили больше пользы для моего внутреннего развития, чем моя избранная карьера. Я любил продажи, образование, музыку и спорт, поэтому стал подумывать о смене профессии. Может, стоит попробовать писать рассказы или книги о путешествиях? Податься в рекламу? Стать учителем, музыкантом, футбольным тренером? Я не мог определиться.

Я не находил себе места. Мне нужно было развиваться. Уплыть вверх по течению, сменить полосу, взойти на новую ступень. Но как? Я снова поменял место жительства. Купил дом в Голливуд-Хиллз – при нем был большой сад, что меня устраивало, а спален хватало на семью из пяти человек.

За свою жизнь мне довелось познакомиться и проводить время со многими чудесными женщинами; за некоторыми я даже серьезно ухаживал, а с некоторыми до сих пор поддерживаю дружеские отношения. Однако же все это было промежуточными остановками, а не конечной станцией. Мне перевалило за тридцать, и я искал любовь своей жизни, подругу и мать моих детей. Я даже больше скажу – я искал свою единственную. Ее. Ту самую.

А потом мне приснился сон. Ну да, с оргазмом. Влажная мечта.

Нет, не тот, который снился раньше. Другой.

Я, опять же в полном умиротворении, сидел в кресле-качалке на веранде своего одноэтажного загородного дома. Изогнутая подковой грунтовая подъездная дорожка вела к трем ступенькам на веранду. Перед домом зеленел газон – два акра густой нестриженой травы святого Августина. Вдали, за деревьями, к началу подъездной дорожки подкатывала церемониальная процессия «рейнджроверов», «навигаторов», «субурбанов» и микроавтобусов. За рулем каждого автомобиля сидела женщина, а в каждом салоне – по четверо детей. Все приветливо махали мне. Машины останавливались – два колеса на траве, два на грунтовке. Все женщины были спокойны и приветливы. Все дети – здоровы, веселы и счастливы. Мы все хорошо знали друг друга.

Двадцать две машины.

Двадцать две женщины.

Восемьдесят восемь детей.

Женщины приехали не к человеку, за которого вышли замуж, а к любимому мужчине, отцу своих детей. Дети приехали к отцу.

Ко мне.

Приехали праздновать мой восемьдесят восьмой день рождения.

По ребенку на каждый год моей жизни.

Все были рады меня чествовать, рады были видеть друг друга. С каждой матерью меня связывали добрые воспоминания, дети забирались ко мне на колени. Мы обнимались, целовались, смеялись и шутили, плакали от счастья. Все собрались вокруг меня для семейной фотографии, и мы уставились в объектив большого фотоаппарата на треножнике, установленном у ступенек веранды. Три! Два! Снимаю!

Я кончил.

Во сне я не был женат. Я был восьмидесятивосьмилетним холостяком. В то время одна мысль об этом внушала мне ужас.

Но сон был не об этом. Сон был прекрасен. Сон убедил меня, что все в порядке. Что со мной все хорошо.

Сон напомнил мне, что всю жизнь больше всего на свете я хотел быть отцом. А еще сон говорил, что даже если я не встречу свою единственную и не женюсь, то это тоже нормально.

У меня могут быть дети.

Я могу стать отцом.

Я могу быть восьмидесятивосьмилетним холостяком, окруженным двадцатью двумя улыбающимися матерями и восьмьюдесятью восемью счастливыми здоровыми детьми – и любить их всех, а все они будут любить меня.

Красный свет – страх на всю жизнь остаться холостым – возник в зеленом свете эротического сна. Это был знак, призыв остановиться, прекратить поиски своей единственной, той самой женщины, и положиться на естественный отбор, который отыщет ее для меня, и, может быть, тогда она меня найдет. Или не найдет.

Поэтому я прекратил поиски.

И она пришла.