— Какого черта он здесь делает? — спрашивает Ноа, стиснув зубы и не отводя взгляда от Мэттью.

Внутри всё сжимается от негодования. Да как у него язык поворачивается задать такие вопросы.

— Ты охренел? — усмехается Тина. — Если это шутка такая, то я готова официально заявить: чувство юмора — не твой конек. Отойди с дороги.

— Я не уйду, пока мы не поговорим, — теперь Ноа смотрит на Тину, и от этих ярко — алых глаз внутри всё холодеет, — наедине.

Тем не менее, она не собирается поддаваться эмоциям.

— Ты тупой? — хмурится Тина, проваливая свой план. — Я этим утром сказала достаточно. Что из слов «между нами всё кончено» осталось тебе непонятным? Пришли мне ответ по почте, и я запишу тебя на курсы этимологии.

Тина пытается обойти Ноа, но тот, ухватив её за локоть, дергает на себя.

— Дай мне всего пять минут, прошу, — шипит он и крепче сжимает свою ладонь, однако, умело контролирует силу, чтобы не навредить, а лишь показать серьезность своих намерений. — Я хочу объясниться.

— А я хочу, чтобы ты отъебался, Ноа. Сделай одолжение — возвращайся к Дженнифер, — Тина выдергивает руку и пробирается сквозь толпу, единожды обернувшись.

Ноа не следует за ней по одной простой причине — Мэттью преграждает ему путь, позволяя Тине уйти.

Музыка громко бьет по барабанным перепонкам, сердце отбивает ритм ей в такт, а дыхание становится отрывочным и тяжелым. Тине кажется, что она не доберется до выхода живой, слишком остро накрывает приступ панической атаки. Еще немного, и легкие откажутся функционировать, взяв внеочередной отгул. Возможно, на этот раз постоянный.

Перед глазами мелькают фигуры, они мешают сосредоточиться, но Тина прищуривает глаза, находя заветную дверь. Шаги ускоряются, народ постепенно исчезает с поля зрения и, спустя бесконечное количество убийственно долгих секунд, Тина оказывается на воздухе, пропитанным летним теплом. Улицу освещают фонари и ближний свет фар от редко проезжающих машин, а перед глазами стремительно темнеет. Нужно идти. Обязательно нужно идти, иначе Ноа не отстанет. Неужели он не понимает, что от его присутствия боли становится еще больше? Неужели Тина заслуживает чувствовать эту боль без конца, без перерыва? Нет, не заслуживает. Поэтому, не останавливаясь, Тина пытается разложить дорогу на составляющие: вот парковка, вот узкий тротуар и пешеходный переход. Значит, четыре квартала пешком и она будет в отцовском доме.

Главное, сейчас необходимо дать себе небольшую передышку. Всего два глубоких вдоха, чтобы не сдохнуть, нахрен, прямо посреди проезжей части…

«Посреди проезжей части?» — проносится в голове вопрос на миллион баксов быстрее, чем Тина успевает сообразить.

Яркая вспышка света ослепляет глаза, и Тина теряется в темноте, резко накрывшей сознание мерцающим покрывалом.

Как понять, что ты все еще жива, если не слышишь биение собственного сердца? Как понять, что ты жива, если видишь перед собой давно умершую мать? Кажется, она слышит ответ на свой вопрос, жаль только, что голоса эти размыты плотной толщей воды.

«Главное, не утонуть, — думает Тина, — главное, не утонуть».

Солнечные лучи пробиваются сквозь чистейшую воду, переливаясь бликами на прозрачной поверхности. Тина чувствует, как её обнимает холодная глубина, и задерживает дыхание. Инстинкт самосохранения подсказывает ей, что нельзя дышать под водой. Он никогда не обманывает, в отличие от остальных.

Краем сознания Тина понимает, что находится где — то во сне. Память её не подводит — последний момент её жизни никак не связан с водой. Но в какой — то момент воздух в легких заканчивается, внутренности сводит болезненным спазмом, и это слишком по — настоящему. Страх слишком реален, слишком силен. Тина разрезает руками водную толщу, пытаясь выбраться из мокрого плена, но попытки не приносят ей результата. Голова кружится от недостатка кислорода, тело будто бы каменеет, а паническая атака уже подступает к сознанию уверенным шагом. Почему о ней все забыли? Как она вообще оказалась замкнутой в своем самом ужасном кошмаре? Неужели, именно так выглядит жизнь после смерти? Если да, то Тина действительно облажалась, раз заслужила такое.

Когда тело отказывается сражаться, устав от постоянного сопротивления, а разум соглашается с необратимостью — чья — то ладонь обхватывает запястье и сильным рывком дергает вверх. Тина с жадностью хватает воздух ртом, откашливается и вытирает лицо ладонями от стекающих по волосам капель. Она оглядывается вокруг, рассматривая скалистые горы, лазурное небо и зеленые, широколистные пальмы. Это шутка? Иллюзия? Тина не могла тонуть на песчаном берегу тропического пляжа хотя бы потому, что стоит всего лишь по пояс в воде.

Черная футболка прилипает к коже, ветер обдувает лицо, а Тина стоит на месте, замечая, как начинают подрагивать губы.

Мама идет к ней медленным шагом, улыбаясь такой светлой, знакомой улыбкой, которая навсегда отпечаталась в памяти десятилетнего ребенка. Тина сжимает кулаки, сдерживая порыв сорваться навстречу, и ждет…

Ждет момент, когда же проснется.

Странно, но обман воображения не исчезает, а пляж не превращается в больничную палату, ведь Тина прекрасно помнит мощный удар и разламывающую боль где — то в груди. Сейчас физической боли нет — есть только моральная. С ней бороться гораздо сложней, она словно червь: прячется в глубине подсознания, в темных уголках сердца, а затем выползает на поверхность и грызет изнутри. Как паразит появляется из памяти, так и моральная боль от воспоминаний оживает по своей воле.