— Я люблю Владыку Аида, — сказала Минфа.

Если б она только могла знать, как сверкнули в этот момент глаза Персефоны, но она не знала, а добродушный голос легко обманывал чувства.

— Неужели? — Персефона сорвала сухой лист и смяла так, что от него остался лишь прах. — Знаешь, — она снова взглянула на Минфу, — сегодня Афродита спросила у меня, кто может его полюбить? Иронично, что нимфы и богини природы, само проявление жизни, тянуться к тому, чьё сердце такое же холодное, как воды Стикса, и такое же безжизненное, как берега Ахерона.

— Ты ошибаешься! — Минфа вытянула шею, избегая лиан, медленно подползающих к лицу. — Его сердце сияет ярче света Гелиоса, он самый сильный и самый ответственный из трёх братьев...

— И всё же ничем не отличается от них, — скучающе заметила Персефона и продолжила, не позволяя Минфе возражать. — Ты чудесная девушка, Минфа, и достойная. Я не хочу враждовать с тобой...

— Не верь ей! — это высказывание сорвалось с губ Аида помимо воли и не потому, что он боялся за Минфу, а потому что не хотел, чтобы Персефона совершила необдуманный поступок.

— ... и отпущу тебя живой и здоровой. Будем верными подругами, нет нужды ссориться из-за мужчин, — сказала Персефона, будто Аид вовсе не прерывал её. Она не показала этого, но его предупреждение нанесло ещё большее оскорбление, вонзив в сердце очередной клинок предательства.

— Отпустишь? — Минфа не верила до тех пор, пока отступившие лианы не развеяли её сомнения.

Персефона улыбнулась и протянула ей руку.

— Конечно. Мужчины всегда так ветрены, а мы женщины... между нами не может быть обид.

И Минфа обманулась, будто никогда не знала о деяниях божественных жён, будто никогда не слышала об участи любовниц трёх братьев. Слова Персефоны казались ей такими искренними, такими теплыми, что она, не задумываясь, вложила свою руку в её. Пальцы Персефоны сомкнулись на её ладони, воздух пошёл рябью от выплеска божественной энергии, и Минфа с ужасом поняла, что её кожа начала зеленеть. Она вскрикнула, хотела отдёрнуть руку, только это каким-то образом оказалось невозможно — боль в запястье расколола её мир на части. Минфа упала на колени перед богиней и зарыдала.

— О, не плач... мне гораздо больнее... — произнесла Персефона. — Я сдержу слово, Минфа. Ты останешься живой и здоровой, будешь жить и цвести, где вздумается, будешь привлекать всех ароматом, но никогда... никогда больше не станешь собой.

— Умоляю... я... пожалуйста, — Минфа обращалась, её руки становились листьями, а тело усыхало и черствело до состояния стебля.

— Ты должна быть благодарна мне... пытаясь победить меня, ты забыла, что я в первую очередь не богиня весны, а Несущая Разрушение! Ты могла умереть, но будешь жить вот так. Вечно... — Персефона выдохнула, а Минфа уже не смогла ответить ей. Кустик мяты, проросший в пожелтевшей траве, покачнулся, и последняя слеза Минфы соскользнула с его листвы.

Для Аида это стало последней каплей. Он и так находился на грани бешенства из-за неподдающихся лиан, но не выпускал полную божественную силу, боясь ранить Персефону. Её поступок вывел его из себя, выброс лазурного пламени накрыл сад, а когда дым и пепел рассеялись, Аид уже держал Персефону за шею, прижимая её к тому же дереву, к которому ещё мгновение назад был прижат сам. Персефона, хоть и задыхалась, смотрела на него открыто и спокойно.

— О, да... — с трудом прохрипела она, — давай, Владыка Аид, убей меня. Отомсти за возлюбленную...

Аид тяжело дышал, в его глазах бушевало пламя гнева, но едва последнее слово сорвалось с губ Персефоны, пальцы его разжались, и он выругался.

— Проклятье! Она не моя возлюбленная.

Персефона упала на колени, потирая шею.

— Вот так сюрприз, надо же...

Откровенная ирония в её голосе заставила Аида взглянуть на неё по-новому: он ещё никогда не видел её такой, не в разговоре с ним. Он хотел сказать ей, что в царстве Теней никто не может причинять вред живым существам без его дозволения, что он не потерпит подобного даже от собственной супруги, но вместо этого почувствовал вину и стал искать оправдания, которые, честно говоря, в текущих обстоятельствах не стоили ни драхмы.

— Ничего не было. Она явилась вчера и очаровала меня.

— Что? — Персефона закашлялась и довольно долго не могла прийти в себя, а затем рассмеялась. — Наверное, это самое потрясающее оправдание, которое я слышала. Это достойно сказаний Аэдов*, — с высоко вздымающейся грудью, с горящими от гнева глазами, вызывающе растрёпанная, она встала на ноги, опираясь на дерево, и театрально похлопала в ладоши.

— Я серьёзно, — божественная аура Аида столкнулась с аурой Персефоны, и воздух в буквальном смысле заискрил.