– Но я видел… Видел в… Лабиринте, как… Как Зверь убил… тех людей!..

– Но не видел, что сделали с их телами дальше, не так ли?

– Господи… Да что это… вообще за… место?..

Старик слабо улыбнулся, но за всё то время, что здесь пробыл, так и не шелохнулся.

У Кена даже возникла идея протянуть руку и проверить его на реальное физическое присутствие. Но даже, если он и убедится, что перед ним какая-нибудь голограмма или визуальный глюк от его закоротившего сознания, что это тогда в принципе изменит?

– Думаю, у тебя теперь будет предостаточно времени и возможностей, чтобы это узнать, Дерек. А может даже и сделать нечто большее. Ты едва не единственный в этом мире интурист, у кого имеется для этого нужный потенциал. Твоё «рождение» здесь было искусственным (буквально насильственным), а не естественным процессом. И ты неразрывно связан со своим миром на Той стороне. Но тебе определённо понадобится до хрена времени, чтобы всё это понять и «смириться» с новым ходом вещей. И лишь после этого ты и сумеешь определиться со своими дальнейшими действиями. Со своей будущей целью. Я здесь не для того, чтобы рассказать тебе о некоем пророчестве и предсказанной в нём мессии. Поскольку любое «пророчество» (особенно то, что сбывается один в один) – это самый обыкновенный план или схема, в котором нет ничего чудодейственного и божественного. Ты ведь сам хочешь строить свой путь и следовать своим поставленным целям? А вот это и есть та самая свобода выбора, на которую будут пытаться воздействовать все, кому не лень. Твоя же основная задача – дать этому отпор. А для этого тебе нужно лишь самое малое… Выжить во что бы то ни стало.

– Пойти… против правил… чужой игры?..

– Против навязанных правил чужой игры. Думаю, ты в состоянии отличить естественные законы мироздания от искусственных. А всё, что искусственное – всё противоестественное и поэтому хрупкое и недолговечное, в отличие от незыблемой Вселенной…

Неожиданно их, на удивление, весьма занимательную беседу (которая, как ни странно, но всё же отвлекала немного от сумасшедшей боли Кена) прервал звук механического треска в дверном замке камеры. Кен тут же попытался скосить в ту сторону свой напряжённый взгляд, снова упершись подбородком о поверхность каменного пола, и слушая, как одновременно с проворотом скрытого в двери механизма, гулко и очень громко бьётся в его груди сердце. А благодаря соприкосновению голого тела с булыжником окружающей его камеры, он пропускал по своим нервам, подобно жидкому току, все улавливаемые его контуженным слухом звуки с физическими вибрациями.

Естественно, он напрягся ещё сильнее и не на шутку испугался. Ведь старик и не думал в этот момент отсюда сбегать.

– Чего ты тут разбубнелся, сучонок? – на пороге не такой уж и вместительной камеры возник какой-то лысый толстяк в грязном кожаном переднике и с такими же перчатками с высокими отворотами, чьи манжеты доходили едва не до самых оголённых плеч их владельца. Хотя, конечно же, в самую первую очередь Кен заприметил его тяжёлые резиновые сапоги-ботфорты, в которых до этого ходили явно не по относительно чистым улицам дождливого Нью-Йорка. Правда, разглядывать на них накопившуюся и слоями налипшую грязь из определённой органики совершенно не тянуло.

Толстяк прошёл в камеру, как ни в чём не бывало, в упор не замечая стоявшего всего в двух футах от его левого плеча беловолосого старика, который, в отличие от него, наоборот, посмотрел в его сторону, тем самым демонстрируя, кто и кого в действительности тут видел.

Удивлению Кена не было предела.

– Он что… тебя… не видит?..

– Кто меня не видит?.. – без особого удивления или даже с плохо скрытой злостью вопросил толстяк, приподняв недовольную физиономию после того, как поставил рядом с Вудардом какое-то жестяное ведро. Причём тоже далеко не новое и совершенно не чистое.

– Подобные ему приспешники или крысы, нет… - старик отрицательно покачал головой даже с некоей жалостью разглядывая лысого охранника-мясника. – Не видят. У них стоит с «рождения» в мозгу определённый блокиратор. Как и у большинства жителей Остиума.

– У тебя что, кукуха поехала? Уже не видишь, где явь, а где глюки? – толстяк даже прищурился, вроде как внимательней вглядываясь в заплывшее и распухшее лицо Кена, но определённо не собираясь высмотреть на нём что-то для себя важное. – Учти. Будешь тут бубнеть дальше и отвлекать меня, я с тобой цацкаться не стану. И, к слову, это твоя параша.

Он ткнул указательным пальцем правой руки в рядом стоящее ведро.

– Будешь туда испражняться и блевать. Потому что если ты попадёшь мимо этого ведра или ненароком перевернёшь его содержимое, я заставлю тебя всё слизать с пола буквально. Ты меня хорошо понял, сучоныш?

Лучше, наверное, и не бывает. Но Кен ничего не ответил. Только уставился едва ли соображающим взглядом в светящиеся желтоватым излучением свинячьи глазки мясника. Тот тоже не стал дожидаться вопрошаемого им ответа, заметно подбоченившись и вынужденно выпрямляясь над узником, который навряд ли бы смог хоть что-то ему противопоставить.

– У тебя пара часов на передышку. Предупреждаю сразу, здесь никто с тобой нянчиться не будет. И Князь не из тех, кто станет понапрасну терять время. Так что, готовься. Скоро за тобой опять придут. Может даже чуть раньше. Поэтому ссы прямо в ведро…

Кен снова ничего не ответил, поскольку начал понимать, что старик имел в виду. Хотя и не сказать, что появляющиеся в его голове ответы являлись стопроцентными знаниями об этом мире. Они больше походили на логические предположения или же что-то, что очень долго скрывалось в его спящем подсознании.