Никак не отреагировав на его иронию, я принялась осматривать содержимое.

Да уж. Вряд ли этой ночью нам помогут парочка древних тряпок, швабры и цинковое ведро. Ну если только мы решим убить время и отдраить подсобку до чиста.

– У тебя совсем ничего нет с собой?
– пробормотала я, закрывая дверцы.

– Хочешь обшарить мои карманы?

– Понятно.

– Нет у меня ничего с собой нет. А нет, погоди-ка. Черт, как же я мог забыть!

Я резко сделала шаг вперед к нему, выглядывая его лицо в вечерних тенях. В душе затеплилась надежда. Может это телефон?

– Зубочистка в кармане валяется. И еще галстук. Сойдет?

– Придурок, - не сдержалась я.

Он загоготал.

– Боже мой. Как смешно, - я скривилась и, не зная, что делать, оперлась о стену.

– Пить хочется, - Захар наклонился к маленькому крану, торчащему из стены и открыл воду. – Блин, кажется, ржавая.

Он чертыхнулся, и не стал пить. А меня аж передернуло от отвращения. Я же смогу протянуть без воды до утра?

И словно в насмешку, едва я подумала о воде, как в горле пересохло, мне тут же захотелось пить. Кто бы сомневался.

Еще примерно через час в подсобке совсем стемнело, и я перестала различать черты его лица, лишь черный силуэт обрисовывался у стены напротив. Он съехал по стене вниз и уселся, опершись на колени.

– Что ты там встала, словно кол проглотила? – раздался его голос. – Садись уже, не стой над душой.

– Я стою в паре метров от тебя. Будь спокоен за свою душу, - съязвила я.

– Ты, смотрю, за свою не спокойна.

– А вот и нет. Я вообще само спокойствие. Да, ситуация нестандартная, мы тут застряли. Но что поделать. – Я старалась, чтобы голос прозвучал как можно равнодушнее.

Лучше бы промолчала.

Потому что вместо этого в моем голосе слышался вызов. И он ответил на этот вызов.

Громов поднялся, я услышала, как он встал, но видеть его уже не могла. Подсобку окончательно накрыло тьмой.

– Слабо раздеться? – хрипло спросил сатана, вызвав во мне бешеную толпу мурашек.

– Чтоооо?

И тут, к своему изумлению, я вдруг услышала шорох ткани, он снимал с себя что-то.

– Прекрати! Ты что делаешь?! – Я откровенно занервничала.

Что он надумал? Он же не думает правда раздеться? Но ведь с него станется. Порочный, испорченный, пугающий.

– Что такое? Ты меня все равно не видишь?

– Да, но…

– Боишься меня?

Опять за свое.

– Нет, чего мне бояться?

На пол пролетело еще что-то с мягким звуком. Он реально раздевается?! Я попятилась, но за спиной уже была холодная стена, выложенная плиткой.

– Я здесь, - вдруг раздалось совсем рядом.

От неожиданности я взвизгнула, отпрыгнув в сторону на метр.

«Дай мне, Агафонова».

– Не трогай меня, - мой голос предательски задрожал, выдавая мой страх.

– Так боишься? – в этот раз голос раздался в жалком десятке сантиметров от моего уха.

– Не надо, - прошептала я. – Оденься, что ты делаешь?

– Ты уже была раздета, помнишь? – Вкрадчиво ответил сатана, тоже перейдя на шепот.
– Дико ненавидишь меня за это, так что сейчас мы будем в расчете.

Снова убивающий меня свист падающей ткани.

– Ты видел меня обнаженной, а я тебя сейчас нет, - ляпнула я.

– Так хочешь увидеть?

– Нет! Я имела ввиду не это, а… Черт!

– Увидишь меня без одежды, и будем квиты.

– Стой сумасшедший! Я не хочу!
– Я была близка к истерике, так он меня доводил.

Выворачивал всю наизнанку. Заставляя что-то неведомое в мое душе трепетать то ли от испуга, то ли от чего-то еще. Пугающего, доселе незнакомого. Сворачивающего мышцы в животе в тугой узел.

– Все-таки боишься? – негромко спросил парень, пока я пыталась сфокусироваться в темноте.

Для чего, Господи?! Я же не хотела ничего увидеть! Точно не хотела. Просто нужно было знать месторасположение врага.

– Да, черт побери, боюсь! Боюсь тебя, доволен?! – Голос все-таки сорвался и взлетел на высокие частоты, изменившись до неузнаваемости.

– Иди сюда, - он схватил меня за руку и потянул на себя.

Я воскликнула что-то невразумительное, и, с ужасом и легким трепетом, приготовилась ощутить руками его гладкую кожу, выставив ладони вперед. Почти…

– Да не дрейфь ты так, я одет. – Он вплотную подошел ко мне и, когда я хотела оттолкнуть его, то почувствовала ткань рубашки.