— А своими словами?

— Господин Вержбицкий был изобличён в передаче японцам информации о передвижении отряда и признался, что является шпионом.

— И вы устроили над ним самосуд?

— Никак нет. Господин штабс-капитан отравился.

— Грибков поел? — Бровь Коломнина саркастически ползёт вверх.

— В воротнике его мундира была зашита ампула с ядом. К сожалению, мы недостаточно хорошо обыскали его и не смогли предотвратить самоубийство.

— И что вы сделали с телом русского офицера?

— Тело предателя мы планировали доставить на нашу сторону фронта для проведения вскрытия медиками. Чтобы понять, что за яд использовал Вержбицкий.

— Но что-то вам помешало, штабс-ротмистр?..

— Тело исчезло во время нападения тигра-людоеда. Мы предполагаем, что не обошлось без демонического вмешательства.

— Мы?

— Я и барон Маннергейм.

— Сдайте оружие, Николай Михалыч.

— Я арестован?

— Временно отстранены от командования взводом.

Ну, чего-то такое я и предполагал. Потому и постарался обставиться рапортами бойцов и Маннергейма. С бюрократией лучше всего бороться её собственным оружием. Достаю из кобуры револьвер, кладу перед Коломниным на стол.

Домой, в расположении родного полка возвращаемся неспешно. Ибо скорость при движении считается по скорости самых медленных участников марша.

Мои оставшиеся в живых полсотни драгунов лишились всех коней: и боевых и вьючных. Их преследовавшие нас японцы отстреливали в первую очередь, пытаясь лишить нас мобильности. Тачанки пришлось сжечь, дабы ценный девайс не попал в руки японцев. Конечно те, кто видел их в действии и уцелел, мог воспроизвести их примерную конструкцию и устройство — ничего секретного в тачанках не было и вряд ли будет.

Жаль, конечно, что пока мы быз них, но и убивать не стоит. Будут у нас новые тачанки, не хуже прежних. Зато мы сохранили все пулемёты: и штатные «максимы» и трофейные «гочкисы».

Бойцы бодро марширую по дороге под командование старшего унтера Бубнова. Коломнин едет на лошади чуть впереди. Типа, он тут главный.

Я еду верхом в хвосте колонны. Спасибо будущему гетману незалежной: Пал Петрович выделил мне смирную лошадку.

«Дабы не было урона офицерской чести», — пошутил он.

Его казаки верхами едут во главе нашей колонны и замыкают её: в авангарде и арьергарде, так сказать.

А вот и Скоропадский собственной персоной, видать, долго жить будет. Подъезжает на своём жеребце и пристраивается рядом.

— Не помешаю, Николай Михалыч?

— Отчего же, Пал Петрович? Сочту за честь.

По лицу вижу у есаула накопилась масса вопросов, и он сходу берёт быка за рога.

Расспрашивает меня о подробностях нашего рейда. Особенно есаула интересует тактика.

Рассказываю об азах действий малых диверсионных подразделений в тылах противника против превосходящих сил врага. Неожиданность, мобильность, действия из засады и ночью. По большому счёту — всё тот же Суворов — действуй смело там, где тебя противник не ждёт.

По лицу Скоропадского вижу — нашёл благодарного слушателя.

Просит рассказать про тачанки. Глядишь, ещё один восторженный адепт появится. Жалуюсь на косность начальства, рассказываю историю нашего знакомства с Коломниным, когда он мне прописал патефонных иголок без вазелина за «чрезмерный расход боеприпасов».

— Так, Николай Михалыч, и его можно понять — количество боеприпасов на складах велико, но конечно. Ежели будет перерасход — как тогда отчитываться?

— Ну, да, Пал Петрович, бюрократия — наше всё.

— Не только бюрократия. Вы представьте — случился перерасход, новый запас не успели подвезти, а враг пошёл в наступление. А тут патронный голод. Чем его встречать? Штыком?

Вздыхаю.

— Ваши воззрения на мобильную войну с опорой на превосходство в огневой мощи для нашего начальства уж слишком революционные.

— Это требования времени, Пал Петрович. Мы должны быть хотя бы на шаг вперёд противника в тактике. И всё время его неприятно удивлять. Иначе не видать нам победы, как своих ушей.

— А вы не пробовали связанно изложить эти ваши новые концепции? Ну, хотя бы в виде рапортов?

— А их будут читать?

— Ну, если подать под определённым соусом и через определённых людей…

Договорить не успеваем. Краем глаза замечаю подозрительное шевеление в густом подлеске у края дороги. Треск выстрела. Коломнин кулём валится из седла на землю. Засада!