— Здесь, вашбродь! — Кузьма появляется из-за плеча неслышно, как и положено приличному домовому-ординарцу.

— Проводи господ иностранцев в баньку, — и, повернувшись к господам иностранцам, вновь перехожу на английский, — джентльмены, следуйте за моим ординарцем, он всё организует в лучшем виде.

Озябшая пятёрка движется к эскадронной бане следом за Кузьмой. Жду, когда они скроются из глаз.

— Где это вы их так потаскали, что они так промёрзли?

— Не знаю, господин штабс-ротмистр, — честно отвечает граф, — надо у Горощени спросить.

— Лявон?

— Вам, вашбродь, этого лучше не знать. Живы, и то хорошо, — многозначительно говорит он.

И от его тона у меня самого бегают мурашки по коже.

— Молодцы, — я доволен Канкриным и Лихом, вместо часа они двигались от Лояна почти сутки, за которые мы благополучно отчитались в Офицерском собрании полка с Маннергеймом и Будённым, и вот уж этим иностранцам наши доклады слушать было совершенно ни к чему.

— Интересно, почему один из них так и сверлил меня взглядом? — спрашиваю у Канкрина.

— Который?

— Такой рыжеватый англичанин.

— Это который Джон Джером?

Пожимаю плечами.

— Кирилл Иваныч, я не видел списка журналистов. Знаю только про военных представителей.

— Да вы что, господин штабс-ротмистр?! — Кажется Канкрин откроет мне секрет на миллион — так блестят от предвкушения его глаза. — Эта троица гораздо интересней английского майора и американского капитана. Старший из них — Артур Конан Дойл, вы же читали приключения сыщика Шерлока Холмса? Второй, американец в кепке, Джек Лондон, я в восторге от его «The Call of the Wild»[1], который он выпустил в прошлом году, и рассказов про золотоискателей на Аляске.

Офигеть… сюрприз удался. Но оказалось — самое интересное впереди.

— Но самое интересное — третий журналист — Джон Джером.

Морщу лоб. Если это и известный в этом мире персонаж, то не для меня.

— И?

— Это не его настоящее имя и фамилия.

— Уже интереснее. Вы, граф, умеете заинтриговать старшего воинского начальника.

Канкрин ухмыляется, этого эффекта, он, похоже, и добивался.

— Это сэр Уинстон Черчилль, восьмой герцог Мальборо, член Палаты Общин, писатель, журналист и герой недавней войны с бурами.

Вот это называется, удивил. Ни старший лейтенант Лёха Шейнин, ни штабс-ротмистр Гордеев и думать не могли, что их теперь уже общий жизненный путь пересечётся с такими… для меня, Шейнина, персонажами из Википедии и биографий в собраниях сочинений, а для первообитателя этого тела, под чьим именем я тут живу уже который месяц, даже не знаю…

Увлекался ли Гордеев литературой, читал ли рассказы про Смока и Малыша и Шерлока Холмса и доктора Ватсона?

Я до сих пор почти ничего не знаю о себе здешнем.

А ещё мне не даёт покоя взгляд мистера Черчилля. Он явно узнал Гордеева и смотрел на него-меня так, словно уже видел в этой жизни и очень близко.

Ещё одна загадка, разгадать которую у меня пока нет возможности.

Надо бы плотно заняться собственной здешней биографией. Пока война ещё как-то сойдёт быть человеком без прошлого, а когда она кончится, мы вернёмся их Маньчжурии в Россию, и вокруг окажется масса людей, которые прекрасно знали штабс-ротмистра Гордеева Николая Михайловича…

А что делать с Черчиллем? Как себя вести с ним?

Решение пришло быстро, на интуиции. А почему бы и мне не попариться с гостями?!

Эскадронная баня вместит и ещё одного любителя поддать и не только парку. Заодно гляну, как там справляется «дядя Гиляй».

Но сперва я метнулся к себе на квартиру, отыскал в загашнике у Скробута приныченную бутылку домашнего кавказского коньяка, подаренную мне Шамхаловым. Бывший мой комэск презентовал по случаю создания нашего эскадрона особого назначения и производства меня в его командиры.

«Король репортажа» справлялся на «ять» с плюсом. Уже в предбаннике, где я скидывал с себя форму, можно было различить гул голосов в парной. Говорили, разумеется, по-английски, и надо сказать Гиляровский и на этом языке прекрасно поддерживал разговор.

Замираю у двери. Подслушивать нехорошо, но я хочу понимать градус доверия и расслабона, который царит в парной.

Гости, по ходу, отогрелись и размякли.

— Я бы всех этих «vas-siyas» — к стенке, чтобы не крали у народа и армии, — басит Гиляровский по-английски.