Военные наблюдатели переглянулись, посмотрели на троицу журналистов.

— Господа! Наши любезные хозяева предлагают перекусить перед дорогой, — обратился Хорн к спутникам. — Мистер Дойл?

— За время поездки меня основательно растрясло, но от хорошего завтрака я ещё никогда не отказывался, — ответил старший из журналистов.

— Тогда прошу за мной, господа, — вольноопределяющийся гостеприимно указал на одну из дверей в здании вокзала с вывеской «БУФЕТЪ». — Смею рекомендовать «Игнатьевскую столовую».

Канкрин обернулся к одноглазому великану и обратился к нему по-русски:

— Лявон, погрузи багаж и присоединяйся к нам за столом.

— Да ну, ваша милость, я лепше[2] сухпая пожую.

— Какой сухпай? Даже не думай.

Канкрин повёл англичан и американцев в вокзал. А Горощеня занялся погрузкой их багажа на телегу.

Войдя в буфет, иностранцы невольно поморщились.

Посреди достаточно грязного зала возвышалась стойка с водкой и закусками, возле которой толпились офицеры всех рангов и примкнувшие к ним гражданские чиновники.

В нос шибануло дешёвым спиртом, суточными щами, запахом крепкого табака. А ещё были слышны голоса не слишком трезвых посетителей, которые о чём-то спорили и пытались друг другу что-то доказать, едва не хватаясь за грудки.

— Oh damn[3]! — не сдержался рыжеватый.

— Я будто снова попал на Аляску времён «золотой лихорадки», — усмехнулся Джек Лондон и расчехлил свой фотоаппарат, чтобы сделать пару-тройку колоритных снимков.

— Нам сюда, джентльмены, — Канкрин указал на неприметную дверь в глубине буфета без всяких вывесок, — Неужели вы решили, что я заставлю вас столоваться в таком вертепе?

За неприметной дверью всё выглядело на разительном контрасте с только что оставленным буфетом.

Чисто выскобленные полы, деревянные столы, накрытые белоснежными скатертями, свежий воздух. За перегородкой гудела чугунная плита, возле которой колдовали двое: молодой парень в белом переднике поверх солдатской формы и обаятельный мужественный шатен с усиками и аккуратным пробором в волосах, также в белом переднике поверх офицерского мундира с погонами штабс-ротмистра.

Хорн с Джадсоном узнали офицера-повара. И крайне удивились.

— Господин граф, вы ли это? У плиты и сами… э-э… kashevarite? — Хорн вскинул бровь вверх.

— А что тут такого? Россия удивительная страна: медведи с балалайкой разгуливают по улицам, один граф готовит в офицерской столовой, другой служит вам проводником, — Штабс-ротмистр, которого назвали графом, кивнул в сторону Канкрина.

— Этот рядовой — граф, господин Игнатьев? — снова поразился Хорн.

— Да, и я прекрасно знаком с его отцом. Его прадед был не только боевым генералом в войне двенадцатого года, но и министром финансов при Николае Первом.

— Вау, — только и смог выдавить из себя американец, тогда, как его английский коллега остался стоять с открытым ртом.

— Что ж вы замерли, джентльмены? — удивился Игнатьев[4]. — Как у нас говорят: solovjya basnjyami ne kormjyat. Располагайтесь.

Игнатьев повернулся к Канкрину и окликнул его:

— Господин вольноопределяющийся, помогите накрыть на стол.

Канкрин подошёл к Игнатьеву, как к старому знакомому, пожал руку. Оба тут же перешли на родной русский.

— Рад вас видеть, Алексей Алексеевич.

— Взаимно, друг мой. Станете писать отцу, передавайте от меня привет.

— Обязательно! Он будет рад.

Оба графа споро накрывали на стол: тарелки, приборы, судки со специями, и при этом успевали поддерживать вполне светскую беседу.

— А всё же, Алексей Алексеич, поделитесь, это такая специальная форма работы с иностранными военными наблюдателями — кормить их на убой?

Игнатьев рассмеялся:

— Просто надоели постоянно кислые физиономии от обслуживания в станционном буфете и проблемы с несварением заграничных желудков. Вот и решил взять дело в свои руки. Подобрал у вокзала брошенную чугунную плиту, собрал на паях компанию из нескольких генштабистов и сам встал к плите после окончания рабочего дня.

— Справляетесь? Не очень графское дело…

— Отчего же? Кухонному мастерству я обучался, почитай, с детских лет.

— Ах, да… ваш домашний повар — это же была живая легенда Петербурга.

— Александр Иваныч был учеником знаменитого в своё время на весь Петербург повара-китайца Чоу Вань Мэя. Он мне не раз говорил, что у меня с рождения кулинарный дар. Я частенько забегал ребёнком к нему на кухню, вот и выучился.

— Как же вы всё успеваете? — Канкрина просто распирало любопытство.