Прасковья сделала вид, что ничего особенного не произошло. Она просто продолжала от души долбить молоточком по куску говядины.

Я немного понаблюдал за её работой и пошёл к Егору Казимировичу в контору.

Управляющий, как и ожидалось, разбирался в бумагах и составлял договоры.

— Егор Казимирович, — обратился я к нему.

— Слушаю, Владимир Дмитриевич! — управляющий отвернулся от конторки, за которой работал стоя, и слегка поклонился.

— Чуть позже Данила с Глебом принесут вам листочки, там будет информация о наших соседях. Нужно посмотреть, что нам будет полезно.

— Сделаю! — тут же отозвался Егор Казимирович.

— Спасибо! — поблагодарил я управляющего и пошёл во двор.

— Что, барин, не знаете, чем заняться? — спросил проницательный Кузьма, когда я подошёл к конюшне.

— С чего ты это решил? — поинтересовался я.

Хотя Кузьма угадал — я действительно ходил, как неприкаянный.

Что-то беспокоило меня. Было такое чувство, что я упускаю нечто очень важное и очень опасное. Я снова и снова прокручивал в голове всё, что произошло сегодня. Вроде ничего странного. Ну разве что увидел своего будущего сына.

От воспоминаний о красном сиянии и своих чувствах, когда я ощутил нашего с Матрёной ребёнка, на душе стало как-то тепло. И почему-то чувство опасности увеличилось.

— Да что за фигня? — спросил я у себя, не находя причины для такого состояния.

— Барин, что-то не так? — спросил Кузьма.

— Всё не так! — ответил я и пошёл обратно в усадьбу.

Только я протянул руку, чтобы открыть входную дверь, как та сама распахнулась. И на крыльце появилась княжна Тараканова.

— Анастасия? — удивился я, почему-то не ожидая её здесь увидеть.

— Владимир Дмитриевич, — промурлыкала она. — Я своё дело не могу доверить бумаге. Мне нужно с вами поговорить лично и без свидетелей.

От её слов на сердце у меня появилась тянущая боль. И не понятно из-за чего: то ли от внезапно захлестнувшего меня желания, то ли от разросшейся тревоги…

Я смотрел на Анастасию Тараканову, а внутри меня разливалось утреннее красное сияние. Только теперь оно было не успокаивающим, как утром, а тревожащим, кричащем об опасности.

Наученный опытом, я не стал подавлять это чувство. Но, оставаясь внешне спокойным и доброжелательным, я приглядывался и прислушивался, пытаясь понять, в чём именно опасность.

Надо ли говорить, что в такой ситуации чарующий образ Анастасии Таракановой несколько порастерял свои чары. Не скажу, что полностью, но ощутимо.

Я уже не тонул в её глазах, не заслушивался её голосом, а пытался вникнуть в её слова, чтобы понять, что не так с этой девушкой.

А с ней действительно что-то было не так. Хотя на первый взгляд вроде всё нормально.

В общем, она предложила мне прогуляться. Казалось бы чего такого?

Мы пошли в сторону от дома, туда, где никого не было.

И это само по себе не преступление, если дело действительно конфиденциальное.

Однако, она меня в первый раз в жизни видит, чтобы душу открывать. Будь мы попутчиками в поезде, ещё понятно — разъехались и всё. Но тут соседи практически.

К тому же она взяла меня под руку.

Ну как бы и что? Я и сам бы предложил ей. Это просто акт вежливости…

Мы шли неспешно по расчищенным дорожкам, всё дальше и дальше удаляясь от усадьбы и от конюшни. И от всех мест, где нас могли увидеть или подслушать — сугробы гарантировали, что случайных ушей рядом не окажется.

— Так что привело вас ко мне? — спросил я у девушки.

— Понимаете, Владимир Дмитриевич, меня хотят выдать замуж, — призналась княжна Тараканова.

— А я тут причём? — поинтересовался я.

— Это династический брак, — объяснила княжна.

Сказала так, будто этого достаточно, чтобы я понял весь ужас её положения, проникся и кинулся спасать.

Но я ничего не понял.

— И что? — спросил я.

— Мой жених старый и неприятный тип с хорошей родословной.

Красное сияние внутри меня запульсировало, предупреждая об опасности.

— Сочувствую, — сказал я. — Но чем я могу помочь вам?

— Поговорите с Фёдором Ивановичем, чтобы он расторг помолвку.

Было в словах Анастасии Таракановой какое-то несоответствие. Даже не в самих словах, а в том, что говорилось и с какой интонацией это говорилось — Анастасия Тараканова буквально промурлыкала о своём горе.