— Я тогда струсил и не пришел на похороны. А сейчас жалею об этом.

— Господи, Хаким… — скриплю писклявым от слез голосом. — Мне так жаль…

Всхлипываю и порываюсь обнять Айдарова, но замираю, когда вижу, как он сгребает волосы и тянет их. Потом запрокидывает голову и выдыхает:

— Чувствую себя паршивой овцой. Я предал его… дважды.

Мне не требуется уточнять про первый раз. Я уже прекрасно знаю, что первым предательством он считает меня. И это осознание как нож под ребра. Который воткнули, а теперь провернули.

Но когда я слышу следующие слова, внутри все замирает.

— Экспертиза обнаружила у него в крови следы тяжелых наркотиков. Гребаные наркотики, — горькая усмешка срывается с губ Айдарова, но я знаю, что она ложная. — Как он мог так загубить свою жизнь, Аля?

Я не знаю. Я ничего не знаю, потому что после ночи с Хакимом мне запретили контактировать с его семьей.

Но одно я знала точно.

Рустам никогда не принимал наркотики. Никогда. Он с четырнадцати лет шел к цели, желая стать кандидатом в мастера спорта по хоккею. Поэтому услышанное еще больше сбивает меня с толку.

— Родители не могли уговорить его переехать в другой город, поэтому отец рассказал Рустаму о причине моего внезапного отъезда, — Хаким проливает новый свет на ситуацию. Отчего мне становится максимально тошно. — После этого мой брат стал замкнутым, забросил учебу и связался с нелучшей компанией. Он даже бросил спорт. А новое место жительства лишь усугубило его депрессию. — Пауза. — Он звонил мне. Писал. Но я не отвечал. — Слышу, как Хаким сглатывает, а потом продолжает, смотря куда-то вдаль: — Наверное, потому, что мне нечего было ответить ему. А через месяц я узнал, что мой брат мертв. Родители возненавидели меня. А я, как идиот, проклинал тебя. Да и себя в том числе. Хотя сейчас, — тихий смешок, — спустя столько лет ненависти, понимаю, что твоей вины, Аля, здесь нет. Вся ответственность была на мне. Я должен был выставить тебя за дверь, а не поддаваться глупой похоти. Я сам все испортил. За это и поплатился.

Я должна что-то сказать, должна обнять его и поддержать, но не могу. Не могу, чтоб меня. Горло сковало от слез, которые уже вовсю рассекают мои щеки.

Он столько лет жил с этой тяжестью, а я толком ничего не знала. Злилась на него. Скучала и ненавидела одновременно. Господи, все вышло так до боли глупо… Как же мы все это допустили?

И все из-за того, что старший сын депутата переспал с молодой дурочкой, которая не смогла дождаться своего совершеннолетия?! Нет. Всего можно было бы избежать, если бы я не струсила и не повела себя как дура, когда нас застукали…

Бессильный гнев, досада и отчаяние сливаются в кровавую битву за первенство. Я столько всего хочу сказать себе… ему. Мы столько лет мучились в одиночку, а оказалось, что наша боль одна на двоих. И теперь только нам делать выбор: позволим ли мы этой боли погубить нас по отдельности, или сплотимся и станем друг для друга щитом и мечом, которые защитят нас от ошибок прошлого?

Не проронив больше ни слова, Айдаров поднимается на ноги и еще несколько минут стоит лицом к окну. Я не вижу выражение его лица. Но, наверное, это к лучшему. Достаточно того, что я слышала в голосе Хакима. Как жаль, что Айдаров слишком быстро забирается обратно в свои холодные доспехи. А потом как ни в чем не бывало поправляет пиджак и достает из кармана телефон. Проходит еще пара минут, пока он стучит пальцами по экрану.

Я же все это время сижу в напряженной позе, дрожа и задыхаясь от тихих слез.

Закончив, Айдаров убирает телефон в карман брюк и подходит ко мне, вынуждая сердце в груди истерично забиться, когда он осторожно, почти ласково подцепляет мой подбородок и, мазнув по влажным щекам большим пальцем, растягивает свои губы в усталой печальной улыбке:

— Вот тебе моя правда, Алевтина. Из-за своей глупой слабости я разрушил жизнь брата, родителей и твою.

После чего равнодушно убирает от меня руку, разворачивается и уходит. Оставляя меня истекать кровью от правды, которая оказалась перочинным ножом для моего сердца.

Разумеется, после ухода Айдарова у меня больше не получается заснуть. Пребывая в каком-то ступоре, я целый час сижу на кухне за чашкой кофе, которую в итоге так и не выпиваю. В горле все стоит комом. Я дышать не могу, не то что пить. Поэтому дальнейшие несколько часов просто-напросто не знаю, куда себя деть. Меня ломает, как на последней стадии нездоровой зависимости, и я ничего не могу с этим поделать. Стоит только прикрыть глаза, как непрошеные картины так и лезут в голову. Кусаю язык до острой боли, и перед глазами появляется сноп искр. Даже не хочу представлять, что Хаким пережил… Мельтеша по квартире в поисках хоть какого-то отвлечения, выкручиваю пальцы. Но каждый раз все заканчивается мыслями о страданиях семьи Айдаровых, а после я позволяю слезам найти выход. В конце концов, все это началось с меня. С той ночи. Со лжи. И с моей трусости. Обвинение, что я совершенно безжалостно выношу себе.

У Айдарова действительно были веские причины ненавидеть меня.

Но…

Как он мог после всего, что рассказал, оставить меня одну?! Как, черт возьми?!

Спотыкаюсь о ковер в гостиной, врезаясь пострадавшим коленом в кресло, и тут же мычу и жмурюсь от вспыхнувшего жжения. А ведь на какое-то время я даже забыла, что вчера стало причиной разодранной в кровь коленки. Но я облегчаю боль, когда меняю компресс и накладываю свежую антисептическую мазь. А потом я, не желая того, снова вспоминаю жалящие слова Хакима и то, каким все-таки беспомощным он казался под тонной своего холодного равнодушия. Я знаю, что, если бы дотронулась до него в тот момент, обожглась бы его уязвимостью, рассыпав колючий металл брони вокруг его дизайнерских ботинок.