говорит его воображаемый собеседник. Готов ли Кнут признать бесспорность такой обывательской истины, правоту своего оппонента? Пожалуй, да. Слава Богу, да» (с. 216).

95. НЛ, с. 22. В Ч (1934, № 10, с. 9–10) без названия; слово «игра» в последнем стихе первой строфы написано с большой буквы, заключительный катрен начинается многоточием, а в завершающей строке — «Испепеленное счастье мое»; в ИС (с. 134–135) текст совпадает с НЛ.

96. НЛ, с. 23.

97. НЛ, с. 24. ИС (с. 136–137) дают иной вариант второго двустишия второй строфы: «А за окном тасует город зыбкий Помятую колоду рыл и рож». Первую строфу этого стихотворения Бицилли-СЗ (с. 451) назвал «образцом мастерства словесной выразительности Кнута».

98. НЛ, с. 25–26. ИС, с. 138–139. Стихотворение построено путем совмещения какого-то известного и конкретного для поэта, хотя и анонимного для читателя парижского топоса (набережная) с вечным образом смерти (Великим Людоедом), что позволяет предположить имплицированность в его подтексте Собора Парижской Богоматери (Notre Dam de Paris), расположенного на набережной Сены: на его центральном портале изображены сцены Страшного суда, — не исключено поэтому, что в основе финального двустишия первой строфы («Так прозвучит однажды голос Судный, Надмирный, нудный зов издалека») лежит не только проявленная в тексте слуховая ассоциация (параллель речных гудков и Судного голоса), но и непроявленная, хотя и предполагаемая — зрительная.

99. НЛ, с. 27. В К (<1936>, кн. 2, с. 102–103) вместе со стихотворением «Бьет полночь близко на часах лицея» под общим заголовком «Бьет полночь…»; в предпоследнем стихе второй строфы — «бывших, будущих иль небывалых». Включено в ИС (с. 140) под тем же, что и в НЛ, названием «Пустота».

«Убежать? Но — куда? Да и как от себя убежишь?» — Широко распространенная в поэтической риторике фигура, указать на интертекстуальный адрес которой невозможно из-за самой ее обиходности, см., к примеру, в стихотворениях О. Мандельштама «1 января 1924»: «Мне хочется бежать от моего порога. Куда? На улице темно» или В. Злобина «Ночью»: «Молчанье. Глаза закрываю. Бежать? — Но куда убегу?» (Владимир Злобин. После ее смерти. Париж, 1951, с. 6), и мн. др.

100. НЛ, с. 31. Написано в парижском госпитале Кошен и посвящено Е. К. (см. о нем в ее воспоминаниях, помещенных в т. 2). В СЗ (1935, кн. 58, с. 220) в третьей строфе было: «Застенчивые розовеют губы На ангельском сияющем лице» (эпитет «сияющий» снят, может быть, из-за слишком явной ассоциации с блоковскими стихами: «Когда твое лицо в простой оправе Передо мной сияло на столе»), а 3-й и 4-й стихи последней строфы звучали так: «Горит на фоне дыма, труб, ненастий Сплав: солнца, неба, снега, чистоты».

101. НЛ, с. 32–33. По сравнению с первоначальной публикацией в Ч (1933, № 7–8, с. 12–13) текст подвергся некоторым изменениям: первый стих: «Все те же декорации — забытых переулков»; начальная строка третьей строфы: «Я ждал тебя давно…»; третью позицию в четвертой строфе занимал снятый впоследствии стих: «И ток души живой и человечьей»; начало пятой строфы: «Вокруг — все то же: ночь, глухие зданья» и далее: «Но грусть — без дна — непримиримых глаз (Их гордое, мятежное бессилье!..), Но грусть и страсть неутоленных глаз»; предпоследняя строчка заключительного четверостишия: «Для темного безвыходного счастья». В ИС (с. 141–142) под назв. «Городское счастье».

102. НЛ, с. 34. В ИС (с. 143–144) под назв. «Ничего не поймешь». В стихотворении ощутим некий ритмический импульс, идущий от «В ресторане» Блока, что подчеркнуто не случайным, по-видимому, сходством блоковского начала — «Никогда не забуду…» и завершением первой строфы у Кнута: «…не забыть никогда», а также совпадением обозначения в том и другом случае художественного времени — «этот вечер» (блоковские интертексты вообще занимают большое место в поэзии Кнута, чаще всего как «забытые цитаты» [в том понимании термина, которое придавала ему З. Г. Минц, см. в ее статье: «Забытая цитата» в поэтике русского постсимволизма. IN: Тр. по знак. системам. 25. Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып. 936. Тарту, 1992], см. в рецензии на МТ Сосинского, одним из первых отметившего «сильное и благородное влияние Блока» на молодого поэта).

103. НЛ, с. 35–36. В Ч (1934, № 10, с. 9) без назв.; в первом стихе второго катрена: «В мире ходит беда, бродит ветер и зреет ненастье», а в первом стихе катрена заключительного: «И от нашей любви, и от радости нашей жестокой». В ИС (с. 145–146) под тем же назв., но с отсутствующим в нем многоточием. Не исключено, что этот текст строится как ритмическая цитата из Б. Поплавского — стихотворение «Восхительный вечер был полон улыбок и звуков» (1928) (сб. «Флаги», 1931).

104. НЛ, с. 37–38. ИС, с. 151–152. Первоначально в ПН, 1932, № 4236, 27 окт., с. З. В СЗ (1937, кн. 64, с. 160) с опущенной предпоследней строфой. Заключительный стих — «Любовь — любви — любовью — о любви», — где модуляция чувства, выраженная посредством падежных изменений слова ‘любовь’, возможно, отсылает к стихотворению Дон-Аминадо «Amo Amare» («Люблю любить»):