– Отпущу я его, - губу закусила, нахмурилась. – Не надо, чтобы он тут был.

Я плечами пожал: что упырю возле нашего лагеря не место – с этим согласен. А чтобы отпустить - ей по своему ведомству видней моего бывает, может, и впрямь заслужил.

– Отпускай, - говорю, – если нужным считаешь. Уйдёт, куда положено, и хорошо.

Кивнула она, упырь башкой закивал – уйду, мол, только отвяжите.

Стала Настя его отвязывать, я курю, стою – упырю дым не нравится, рычит тихо, недовольно, а не дёргается: три привязки оказалось. Да и не смеет на двоих: силы соизмеряет. Один я бы к нему без подготовки и не сунулся даже, это не своя мелочь кладбищенская – он тут сто лет с гаком отъедался, всю окрестную нечисть разогнал, хоть и привязан. Настю он ещё опасается, а во мне только жрачку видит – зенки голодом посверкивают да слюна капает. Того упыря, которого я по кладбищу дома гонял, сожрал бы и не поперхнулся.

– С одним условием отпускаем, - придержал я Настю жестом последнюю привязку снимать. – Уходишь, куда тебе положено. Иначе – пеняй на себя. Прибьём к чертям.

– Запомнил?
– Настя брови строго свела.

Рыкнул утробно-согласно, сняла Настя последнюю привязку, и вроде как исчез он. Пошли мы обратно, а чую – тут, скотина. Обмануть пытается. На Настю посмотрел – тоже неспокойная.

– Думаешь, зря отпустили? – спрашивает.

Я плечами пожал, закурил ещё, на тропинку вышел. Отпустили теперь, чего жалеть. В лесу смеркается уже, туман подниматься начал, самое то для упырьей охоты. Прошли ещё метров десять, чую – идёт за нами, меж сосен прячется.

– За нами идёт, сука, - говорю.
– Нас боится и не показывается, а в лагерь притащится, когда все спать лягут. Если нажрётся, силы наберёт – без нормального оружия хрен завалим.

– Думаешь, пугнуть стоит? – спрашивает.

Я снова плечами пожал, обернулись мы, так и есть: из-за сосен выглядывает, скалится, рычит, что пёс голодный. Пока я соображал, чем его пугнуть, он и вовсе обнаглел: на тропу вышел и тащится себе не спеша, спокойненько, труп ходячий. Разозлился я, меч перехватил поудобней.

– Ах ты, сука охамевшая, - говорю, - сразу тебя прибить надо было!

Рубанул по нему, поперёк развалил. Упал упырь, я только обрадоваться успел, а он тушу свою на руках приподнял и пополз, кишки по траве потащил.

– Остановить его можешь? – Настя спрашивает.

Примерился я, метнул в него меч, а он его отвёл, падла, и хрипло так смеётся: что, съел, мол? Будь у меня настоящий меч или посох по уму сделанный – прибил бы урода этого не раздумывая. А так только границу по веточке отведённой поставил.

– Мочить его, гада, надо, а нечем, - досадую, а у самого адреналин в крови гуляет. Только с голыми руками на такого – глупо и бесполезно.

А упырь тем временем часть свою отрубленную подобрал, на место приладил, прирастил, снова встал. Живучий, поганец. Но и за меч отведённый перейти не может - не пускаю я его.

– Зажги-ка огонь, - Настя мне говорит. Сама серьёзная, тоже колдовать собралась. Я зажигалку достал, чиркнул, веточку с травой запалил типа факела. Засмеялся упырь снова, ветер поднял, задул. И второй раз тоже. Сильный, гад. На третий я зажигалку оставил гореть, так он кремень вышиб. Даже сигарету мне затушил, сука. Стоит, довольный: мол, хрена с два что вы мне сделаете…

Растерялся я немного: чем мочить гада? Эх, надо было его прибить, пока привязан был…

– А ну-ка пригнись, Джастер, - Настя мне так властно. А голос силой налился, глубоким стал. Я не пригнулся – присел. И вовремя: у неё за спиной воздух сгустился, крылья тёмные развернулись. И сама она изменилась: выше стала, грозная… Руки в стороны широко развела, крылья расправила, а в лицо я и смотреть не стал: покровительницу свою призывает, нечего мне в это соваться. На упыря взгляд перевёл, смотрю – замер он, тоже неладное почуял, а Настя надо мной вдруг как крикнет особенно, да в ладоши – хлоп!

Меня ветром окатило, от упыря одни ошмётки на соснах, душу его и вовсе разметало - не собрать, а нечисти мелкой, что вокруг собиралась как стая шакалья, – и в помине нет.

Встал я, обалдевший слегка, листву с иголками с себя стряхнул, кремень нашёл, зажигалку сделал, сигарету потухшую снова прикурил.

– Ух ты, круто, - говорю. – Одно жалко, все сосны требухой загадились. По идее, почистить бы всё огнём живым, так ведь не поймут.

– Ничего, - Настя моя руки отряхнула гордо. – Само отвалится. Лучше так, чем упырь этот.

Что тут спорить, согласился.

Пошли мы в лагерь, а там уже и ужин вовсю, и палатки общие поставлены. Даже думали нас пойти поискать по окрестностям, а мы взяли да сами нашлись. Предложили и нам поесть, а мы с Настей переглянулись и отказались: так готовить невкусно это уметь надо – утром убедились. Своим мы с ней перекусили, а темнеет совсем, спать пора устраиваться: нам приключений хватило, чтобы ещё у костра с народом сидеть, о пустом слушать.

Палатка у Насти несобранная лежала. Я помощь предложил, хоть и не собирал ни разу, да ничего, под её руководством справился.