Родители уже ждали нас в машине, поэтому, сгрузив покупки в просторный багажник, мы отправились в путь.

Дорога до загородного дома заняла чуть больше, чем пол часа. За это время я успела вздремнуть на плече мистера Эллингтона и проснуться от осторожного поцелуя. Спросонья было сложно понять, что происходит.

– Мы приехали, соня. Если хочешь, я распоряжусь, чтобы для тебя подготовили комнату.

– Нет, – я заправила за ухо упавшую на лицо прядку. – Я в порядке. Просто слегка устала.

Загородный дом оказался настоящим, пусть и небольшим, но дворцом. Три этажа выложенных песочного цвета камнем дома, остроконечные крыши, окна в закругленных сверху рамах и пышный сад вокруг. Дом огорожен высоким каменным забором, поэтому казалось, что здесь, внутри, свой собственный мир. Что эта стена способна отгородить от него, от всего зла, страхов, от социальных положений, прошлого и будущего. Здесь и сейчас творится настоящее. Не удержавшись, я изо всех сил прижалась к мужчине, с удовольствием наслаждающимся моим восторгом от увиденного. В широкой груди сильными ударами колотилось сердце – самый приятный в мире звук и такой родной запах – запах любимого мужчины и легкая нотка терпкого парфюма. Опомнившись, я попыталась отстраниться, но меня мягко удержали его руки.

– Это было неуместно, – прошептала я едва слышно.

– Мне все равно.

Неожиданный ответ.

– Вы тоже так думаете? – я не могла не спросить. – Что я хочу от вас ребенка, чтобы всю оставшуюся жизнь жить на получаемые алименты?

Промедление с ответом окатило меня ведром ледяной воды. Неужели он и правда так плохо думает обо мне? Высвободившись из его объятий, я вгляделась в его лицо.

– Конечно нет, Амелия…

– Губы твердят «нет», а весь вид говорит «да»! – возмутилась я. – Когда же вы поймете, мне ничего от вас не нужно. Совершенно ничего!

Ложь. Мне нужна его любовь. Как минимум – уважение. Развернувшись, я поторопилась за мамой, которая делилась своими восторгами с отцом. Отец был не очень доволен, поскольку роскоши не одобрял, однако, не мог не оценить красоту дома и безупречный вкус его хозяина.

Внутри оказалось не менее изящно, чем снаружи. Из прихожей на второй этаж вела изгибающаяся деревянная лестница с резными перилами. Рядом с ней широкая арка, ведущая в гостиную и столовую. В левой части дома – рабочая зона, кабинет хозяина и библиотека, а в правой кухня, куда мы с мамой незамедлительно и направились вслед за управляющей домом. Нам пояснили, что на втором этаже готова комната для родителей, а для нас с Генри хозяйская, на третьем. Меня бросило в пот от одной только мысли, что придется в этот вечер делить одну комнату на двоих. Не то, чтобы мне совершенно не хотелось близости с ним, нет. Это было бы самое прекрасное воспоминание в моей жизни. Но я прекрасно понимаю, что если это случится, моя жизнь разделится на «до» и «после». Если это случится, я никогда не смогу отдать его другой женщине.

– Милая, ты что-то плохо выглядишь, – мама выкладывала в раковину фрукты и овощи.

Подойдя к панорамному окну, которое являло вид за домом, я задумалась, глядя вдаль. Вид открывался потрясающий: цветущие кусты байховой сирени, между ними мощеная камнем дорожка в окружении небольших декоративных светильников. Аккуратно засаженные цветами клумбы, несколько деревянных резных лавочек, а неподалеку – безбрежный пруд. Рядом с ним – белоснежные беседка, поросшая тяжелыми лианами винограда, набирающего цвет. Отец и Генри располагались на берегу, рассматривая снасти и о чем-то беседуя. Кажется, они действительно были намерены обеспечить нас рыбой на ужин. В вечернее время, говаривал отец, клев идет хорошо. Рыбаком он был превосходным, потому, не сомневаюсь, скоро нам с мамой придется усеять просторную кухню мистера Эллингтона чешуей.

Почувствовав на себе мой взгляд, он обернулся. Я немедленно отскочила от стеклянной стены и поспешила к маме.

– Амелия, – наблюдая за моим поведением, мама, кажется, начала о чем-то догадываться. – Что тебя волнует, девочка моя?

– Мама, – прошептала я, а на глаза навернулись слезы. Нет, я не могу врать, глядя ей в лицо. Но и правды ей рассказать тоже не могу. На душе накопилось слишком много боли. – Я так люблю его, мама, ты даже представить себе не можешь. Кажется, я даже не знаю, как дышать, если его не будет рядом.

– Ну, милая моя, – мама широко улыбнулась и заключила меня в теплые объятия, позволив рыдать на своем плече. Она всегда, с самого детства так делала – клала на свое плечо мою голову и гладила, гладила, гладила, пока я не успокоюсь. И я всегда успокаивалась, даже если мне было слишком больно, грустно или обидно. – Генри любит тебя, поверь мне. Я смотрю на вас и вспоминаю нас с отцом. Каким он был несносным! Да он таким и остался, – усмехнулась она, выпуская меня из объятий и приглаживая по-хозяйски мои растрепавшиеся волосы. – Пришел к моей маме, стукнул кулаком по столу и сказал: «информирую вас, что я намерен жениться на вашей дочери до отплытия в тихоокеанскую компанию не позднее, чем через неделю!».

– Прямо так и сказал? – эту историю мне никогда не рассказывали.

– О да… именно так это и было. Можешь представить, какое негодование это вызвало у моих родителей? Мне тогда едва 18 исполнилось, а ему было 25!

– И что ты?

– Разумеется, возмутилась, отказалась, выгнала его из дома и заявила, что видеть его не желаю!

Я раскрыла было рот от удивления, но, глядя в смеющиеся глаза мамы, осознала, от кого мне достался столь вредный и независимый характер.

– И как получилось, что вы все-таки женаты?