– С коротким вздохом-всхлипом он уткнулся губами в плечо Аластора у основания шеи. со смертельной точностью Шипа выбрав место, где воротник рубашки уже не скрывал кожу. Аластора словно молнией прошибло от макушки до пальцев ног. он вцепился пальцами в подлокотники, понимая, что нужно крикнуть, оттолкнуть, самому рвануться подальше...

– Матушка Всеблагая...
– простонал Лучано. словно стекая сбоку по креслу и падая лицом в колени Аластора - А-а-альс... что это.. А-а-айлин-н-н... Ми амор-ре...

– Словно во сне Аластор увидел свою руку, легко и правильно легшую на черноволосую макушку Пальцы зарылись в шелковые смоляные пряди, но перед глазами все поплыло, показалось вдруг, что чернота отливает яростной огненной медью... а потом она вернулась, но уже не мягкими вьющимися локонами, а угольно-черной волной, жесткой, как конская грива. Ударил в ноздри аромат горячего женского тела перемешанный с цветочной сладостью духов.. Нет. это был шамьет с пряностями! А потом запах дыма, хвойкой сзежести и еще чего- то восточного... Запахи мешались, в глазах темнело, по телу катились остро-сладкие волны...

– Айлин...
– снова простонал Лучано, и Аластор почувствовал под рукой не волосы, а нежную упругость девичьей груди - уж это ощущение он ни с каким перепутать не мог1 И неважно, что эту грудь ласкала не его рука, рухнувшие в сознании блоки больше не мешали потоку, что нес их троих., четверых... Всех!
– А-а-альс... Наша синьорина Она... и ть: Если так сходят с ума, то к Барготу рассудок1

– Да..
– выдохнул Аластор, наклоняясь вперед и закрывая глаза.
– Да.

– Встретил губами чьи-то губы и даже ради собственной жизни не смог бы сказать, кого целует Айлин, упсенно обнимающуюся с Дунканом7 Лучано. который целует... кого us них, Айлин или самого Аластора? Черное и рыжее, запах вереска или горячего сандала, сливочно- белая или смугло-золотистая кожа... Одно он знал сейчас совершенно точно - наконец-то пустота в душе заполнилась, все осколки встали на место отведенное им то ли судьбой, то ли магией, то ли чем-то еще что Аластор самому себе боялся назвать. Он чувствовал и Дункана, но словно вдалеке, через какую-то прегоаду. А Лучано и Айлин, что объединяла их всех, были совсем рядом, одинаково близко1 Три веэшины треугольника наконец-то соединились не просто линиями, а бесчисленным множеством сверкающих граней, срослись воедино, нерасторжимые

– «Айлин...
– подумал Аластор. зарываясь пальцами в мягкую роскошь чужих волос.
– Лу.. Всеблагая Матушка, помилуй нас! И есл/i тебе неугодно то, что происходит, сделай с этим что- нибудо сама1 Потому что я не могу, не хочу, не должен останавливаться Только не сейчас, когда чувствую их обоих, словно самого себя и даже роднее. Себя я бы мог образумить, но как отвергнуть их. лучшие части моей души?! Урок это или наказание, я подумаю потом, но сейчас.

– Благими клянусь, между нами нет ничегс кроме счастья обрести друг друга..

– • * *

– Как же все. что сейчас происходило, не было похоже ни на ее первую ночь с лордом Бастельеро, ни на тот десяток с лишним ночей, что успели случиться после свадьбы! Тогда. 8 первый раз она трепетала, не понимая в полной мере, что произойдет, стыдилась этого и одновременно упивалась поглотившим ее стыдом. Потом, после свадьбы, каждый визит супруга терпеливо и покорно ожидала, пока закончится все. что леди должно терпеть кротко и беспрекословно.

– Сейчас же ей хотелось смеяться над прежним невозможно глупым страхом! Хотелось прижаться теснее снова поцеловать Кармеля - самой, не просто отвечая на чужую страсть, но щедро делясь собственной, всей кожей ощутить его прикосновения, даже там где порядочная женщина касается только сама себя, да и то разве что во время омовения'

– Прильнув к мужчине, томясь и тач в тепле его тела, которое ощущала, как цветок - солнечный жар, она нетерпеливо ловила каждый миг. наслаждаясь нахлынувшей свободой от всего, что сковывало раньше ее тело и душу. Кармель нес ее бережно и легко, в прохладных сумеречных коридорах им не встретилось ни одного человека, весь дом затаился и притих, как живое существо, будто опасался помешать. Айлин едва успела подумать, что в спальню может в любой момент войти Амина, как поняпа, что несут ее в другую сторону - к личным покоям хозяина дома.

– Она не могла бы сказать точно, оказалась ли спальня Кармеля далеко или совсем близко, просто ее вдруг опустили на огромную кровать, с которой Кармель успел сдернуть покрывало, а потом, опустившись на одно колено, снял с Айлин домашние бархатные туфельки.

– Туфли1 Мгновенно вспомнив тот самый разговор, она порывисто вздохнула Что ж ее любимый мужчина и в этом оказался прав1 Стоило ей отдохнуть в заботливом и спокойном уюте болезненная память поблекла, стерлась, и к Айлин словно вернулась она сама, но прежняя, не знающая поражений и принуждения - горячая и юная, с пооывистыми страстными желаниями и готовностью взять то, что жаждет разумом, сердцем и телом. И этой Айлин безумно нравилось все. что происходит!