– * * *

– Хмельное золото чужого счастья... Какой же безнадежной горечью оно осталось на губах и в сердце, когда схлынуло, ушло водой в раскаленный песок, растаяло как удача нищего, которому забавы ради бросили скудо из джунгарского золота. Не разменять его даже на пару медяков, не купить кусок хлеба или глоток воды в жару, только и остается, что крутить в пальцах, смотреть на фальшивый бесполезный блеск и знать, что у кого-то полны карманы золота настоящего, чистого и полновесного...

– Когда блоки, поставленные грандсиньором Дунканом поспешно и все-таки слишком поздно выросли стеной, отрезая их с Альсом от синьорины. Лучано передернуло, и воздух в груди закончился. Ненадолго, конечно, ровно до следующего вдоха. Еще горели щеки и губы, на которых таял след единственного доставшегося ему поцелуя, еще кипела кровь, и Лучано точно знал, что вот эта страсть - настоящая, его собственная! Давняя, выстраданная долгими и холодными дорвенантскими ночами запрещенная самому себе потому что какой смысл желать безнадежного?! А вот надо же - дождался1 Теплых губ. горящих глаз, ласковых и требовательных рук...

– Только что во всем этом толку, если предназначалось это счастье не ему? Даже не заемное, а попросту украденное из чужой постели и чужих объятий'

– И Аластор. мгновенно отшатнувшийся от него, понимал это ничуть не хуже. Намного лучше пожалуй' Он-то об этом и вовсе никогда не мечтал, его куда сильнее накрыло отрезвляющей чуждостью того что случилось. И Лучано зам ер, стоя на коленях у его ног, больше всего боясь поднять глаза и увидеть на лице Альса отвращение Всеблагая Матушка, за что?' Ничем же теперь не оправдаться!

– Альс... прости...
– выдохнул Лучано. не смея пошевелиться.
– Прости...

– Несколько мгновений тишины тянулись так мучительно, словно каждое падало на кожу каплей кислоты, а потом Лучано услышал тихий и ровный - о, какой ровный!
– голос Аластора.

– Зачем ты просишь прощения? Мы же вместе это делали. Если кому-то извиняться, так это мне.

– И все, что Лучано хотел и мог сказать, все. что горячечно и больно рвалось с губ. замерло на них, будто каждое слово обратилось в расплавленный свинец и тут же застыло - так. заливая рот и горло металлом, карают фальшивомонетчиков Говорят, что их сердце сгорает раньше, чем остывает свинец, и теперь Лучано понимал, как это бывает Сгореть изнутри? О. легче легкого!

– Я должен был сообразить, что случилось, - выдавил он через вставший в горле ком.
– Ты же ничего в этом не понимаешь... Ты - чистый... Я должен был вовремя понять и уйти Я виноват. Альс... Я позволил себе поверить, что это может случиться. Со мной и с тобой. С Айлин... Между нами.

– А я. по-твоему, ни при чем?!
– бросил Аластор, и в его голосе Лучано услышал гнев. Не то безумное исступление берсерка. от которого он мог бы Альса удержать или отвлечь, но совсем другую ярость - холодную, почти рассудочную и оттого даже более страшную.
– Не много ли ты на себя берешь? Решаешь за меня, в чем я не виноват?!

– Альс. я...

– Лучано выдохнул и запнулся. Какие объяснения могут помочь? Какими словами можно спасти то. что он так бездумно испортил своей слабостью?! У него не было надежды на разделенную страсть, но был друг! Человек, который ему доверял1 Позволял прикасаться, быть рядом, делить на двоих заботы и отдых... Разве он, идиотто, не знал, как Альс относится к его чувствам? Снисходительно, да, но держа на расстоянии! Делая вид, что ничего такого попросту нет! И даже это было огромным счастьем, которое он сам разменял на фальшивку!

– Разве Альс теперь сможет его простить? Разве забудет хмельной л сладкий угар, в котором они оба утонули, даже не пытаясь сопротивляться? Хорошо еще, что не успели ничего такого... серьезного но то. что по меркам итлийца - пустяк, всего лишь откровенная и нежная ласка, то для мужчины, выросшего в Дорвенанте. разврат и непотребство...

– Да Аластор его теперь близко к себе не подпустит1 Ни с массажем ни просто присесть на подлокотник, млея от близости И хорошо, если...

– Пронзительный ледяной ужас захлестнул его с головой, как когда-то - темная вода речной полыньи. Но если из реки Аластор его спас, то сейчас Лучано на такую милость не надеялся. Только бы не испортить все еще сильнее1 Не сказать лишнего, не показать ни взглядом, ни движением, как ему хочется одного-единственного - просто позволения остаться рядом.

– "Совсем рехнулся, мастер Шип"?
– сказал он себе с такой же холодной беспощадностью, выстроив из нее щит против страха.
– Ты еще в ноги ему упади и пообещай, что больше не будешь. Если Альс решит, что ты ему больше не нужен, изволь уйти достойно, а не шкодливым котом, выброшенным за шкирку. Хотя бы приличную память о себе ты еще можешь оставить*.