При воспоминании об отце мой голос срывается, звучит с отголосками боли. В голове начинает гудеть.

— Мы стали ругаться с ним, я начала перечить, — не выдерживаю и начинаю плакать, но не останавливаюсь, продолжаю вычерпывать все воспоминания. — Тогда мама и озвучила, то, о чём они молчали долгие годы. То, что скрывали. Она выплюнула на меня правду в тот момент, когда я была зла на отца, на тебя, на свою жизнь.

Даю себе передышку, лёгкие печёт от нехватки воздуха.

Смотрю на Адэма, но не получается сфокусировать взгляд, пелена слёз всё застилает. Я слышу, как он молчит, и шум его дыхания.

— Тогда я и ушла к Инглабу, — только сейчас я осознаю насколько дико я поступила. — Адэм, я, наверное, впала в какое-то бессознательное состояние, — мой голос срывается. — Я просто навязала себя ему, решила где-то спрятаться от отца, от тебя. Я не знаю, что это было. Не знаю. Я твердила себе, что люблю его. И, знаешь, заставила себя поверить в это. На какой-то момент я выкинула тебя из своих мыслей. Я заставила себя стереть твой образ из головы, вытравить его. Это было настоящее насилие над собой.

Меня начинает потряхивать, я плачу и смеюсь одновременно. Слышу, как Адэм делает шаги в мою сторону, приседает у моих ног. Берёт мои руки в свои.

— Ты спрашивал, как вышло, что я осталась девственницей, — затрагиваю самые важные аспекты.

— Это уже неважно, — говорит Адэм.

Затихаю, кивая, но потом продолжаю говорить почти шепотом:

— Помимо поцелуев, между мной и Инглабом была попытка… — заглядываю ему в глаза. — Мы были в одной постели, Адэм. Он прикасался не только к моим губам, но и к телу, — не знаю, зачем я рассказываю эти подробности, чувствую, какое напряжение идёт от него.

Он инстинктивно сильнее сжимает мои руки в своих. Пальцы сдавливаются и причиняют мне боль, но я всё равно решаю продолжить.

— Я пыталась представить, что это ты, что нахожусь в твоих объятиях. Я прекрасно умела делать это, Адэм, — вырывается горькая усмешка. — В нашу самую первую встречу я подсматривала, как ты занимался сексом с той девушкой. Может быть на этой почве у меня пошел какой-то психологический сдвиг? Я не знаю. Но я всё время представляла нас. Ты был не только в моём сердце, но и в фантазиях.

— Камилла…

— Не перебивай, — останавливаю его.

Я так долго молчала, так долго притворялась другой. Больше не хочу. Пусть знает, кто я такая. И что чувствую на самом деле.

— В ту ночь, я попыталась ввести разум в заблуждение. Закрыв глаза, я убеждала себя, что я с тобой, но потом, в один миг, очнулась. Когда увидела его перед собой, оттолкнула. Я рассказываю это не для того, чтобы отбелить себя. Просто хочу, чтобы ты знал правду. Такой, какая она есть.

— Почему ты рассталась с ним? Вернулась назад. Что между вами произошло потом?

В голове проносится тот день, когда Инглаб показал своё истинное лицо. Я начинаю сквозь слёзы истерически смеяться.

— Оказалось, что ему были нужны деньги отца. В тот момент, когда я это выяснила, вернулась назад.

Не могу заставить себя рассказать подробностей. Язык начинает заплетаться, а мысли путаться. Но обещаю самой себе, что обязательно расскажу, как всадила ножницы в спину Инглаба и как судорожно бежала из его дома.

— И потом вы не виделись?

— Нет. Я с ним не виделась и никакого желания не возникало. Он тоже исчез. До недавних пор его не было в моей жизни. Единственное, что о нём напоминало, — это ты. Ты постоянно сводил всё к нему. А я использовала это, чтобы бесить тебя.

— Фотография как на странице у тебя оказалась?

— Он шантажировал меня, — выдыхаю тяжело, прикрываю глаза на несколько секунд.

В голове проносятся множество нелестных определений на собственный счёт. Я не могу найти ни единого, логического объяснения своему поведению. Как я могла связаться с Инглабом? КАК? Наверное, это и есть то состояние, которое принято называть: «помутнением рассудка». Когда у человека отключается мышление, когда находится в прострации и творит неподдающиеся объяснению вещи.

— Подробнее, Камилла, — требует он нетерпеливо.

Я не могу определить по его голосу — злится ли он? Не нахожу в глазах никаких знакомых мне эмоций. В его зрачках лишь моё отражение.

— Впервые он дал о себе знать, когда отправил мне букет цветов после встречи с Мартыновым. Я не понимаю, почему сейчас, почему молчал столько времени, — не сдерживаю злость, вскипаю. — Он вдруг стал требовать, чтобы я заплатила ему за молчание. Грозился рассказать тебе, что я жила с ним. Я игнорировала его, а вчера чётко дала понять, что меня не пугают его угрозы. Фотография — это месть от него.