На этой записи мне десять лет, и я впервые встала на ролики. Рядом Левон и Демир держат меня за руки и осторожно ведут вперёд. Я смотрю на девочку с каре, щуплую, с брекетами и едва узнаю в ней себя.

— Отпускайте уже её, — звучит голос Рустама за кадром.

Он приобрёл новую камеру. Мечтал стать режиссёром и снимать всё, что только можно.

— Она может упасть, — отрицательно качая головой, говорит Демир.

Его лицо на плёнке крупным планом, и в глазах видна тревога.

— А как ещё она научится? Или так и будешь всегда её за руки катать? — анонсирует Рустам. — Отпускайте!

— Камилла, не бойся, просто держи равновесие, — даёт наставления Левон.

— Хорошо, — произношу я. — Я готова.

Братья отпускают мои руки. Я качусь, переминаясь с ноги на ногу и отталкиваясь об асфальт. Кажется, у меня вполне получается. Приобретаю уверенность и добавляю скорости.

Камера начинает трястись — это Рустам бежит за мной, стараясь запечатлеть исторический момент.

— Не набирай сильно скорость, — слышится голос Демира. — Ты без защитной экипировки.

— Дем, у меня получается, — кричу ему.

Поворачиваю голову назад, чтобы посмотреть, видят ли братья мои успехи.

Отвлекаюсь и не замечаю, как дорога уходит по наклону вниз. Перестаю отталкиваться, выпрямляю тело и просто лечу по наклонной.

— Я не могу остановится, — слышится паника в моем голосе. — Останови-и-ите меня-я-я.

Братья бегут за мной, Рустам продолжает бежать и снимать одновременно. Меня не успевают догнать. Я спотыкаюсь и падаю лицом вниз. Камера съезжает, какое-то время виден только асфальт и слышен мой плачь и голоса братьев. Затем съемку завершают.

На следующих кадрах я уже дома, сижу в гостиной, а вокруг меня братья и отец. Папа держит в руках мазь и бинт. Он только что закончил бинтовать мои колени и локти.

— Встречайте нашу пострадавшую Камиллу Ниязи. Только она могла умудриться разбить нос об асфальт, — голос Рустама заставляет папу повернуться к камере.

— Рустам! — произносит он сурово. — По-твоему это смешно? Куда вы смотрели, почему на ней не было каски и наколенников?

— Ты обещал, что не будешь ругать мальчиков, — спешно напоминаю ему. — Я сама во всём виновата.

— Обещал, принцесса, — лицо отца смягчается, когда он вновь смотрит на меня.

Наклоняется вперёд, целует меня в красный, исцарапанный нос.

Я нажимаю на стоп. Закрываю глаза, борясь со слезами, и дотрагиваюсь до носа. Призываю свою память и воображение, чтобы ощутить тот утешающий поцелуй. Но у меня ничего не выходит. Досада и отчаяние накрывают меня. Я раскрываю веки, смотрю на экран и шепчу, протягиваю руку:

— Папа.

Провожу пальцами по экрану, на котором застыло крупным планом его лицо.

Мои губы растягиваются в печальной улыбке. Сколько фото и видео я пересмотрела за последние дни, но всё ещё вздрагиваю, стоит ему появится на экране. Как же хочется вернуться назад. Вернуться в детство. Вернуться туда, где он жив.

— Папа, - зову вновь.

Одергиваю руку. Игнорирую нарастающую боль в груди. Сбросив с плеч плед, спускаю ноги и встаю с кресла отца. Прохожу вперёд, вновь оглядываю его кабинет. Вот уже неделю, как я вернулась домой и все ещё не могу насытиться этим местом. Ничего не изменилось ни в доме, ни в кабинете отца. Тут все напоминает о нём. Каждая деталь, каждый уголок дома дышит им. Тут тоска по нему сильнее цепляет в меня свои когти и раздирает душу.

В дверь стучат, затем открывают её и входят. Я оборачиваюсь и вижу бабушку. Она держит в руках блюдо с нарезанными фруктами. При виде неё, моё настроение меняется. Тревога отступает, и наступает облегчение.

— Я знала, что найду тебя здесь.

Она проходит и садится на диван, поставив на журнальный столик блюдо. Похлопывает рядом с собой, предлагая мне сесть. Мне до сих пор не верится, что Нани находится тут, что она согласилась приехать со мной. Хоть и ненадолго, но главное, что она не отказала мне. Ведь за столько лет ни разу она не гостила у нас, не соглашалась покидать свой дом. Даже отцу не удавалось уговорить её.

Я шагаю к ней и сажусь рядом, как она просит.

— Ты не пришла на ужин. Съешь хотя бы фрукты, — кивает на стол.

Пока я жила с ней в деревне, она всё время заставляла меня питаться и сейчас продолжает заботиться обо мне.

Я чувствую, как в груди теплиться благодарность и тепло к ней.

— Нани, если бы не ты, я наверное давно умерла с голоду, — отвечаю ей, чтобы угодить, протягиваю руку и беру гроздь винограда.

— Ну-ну, не преувеличивай, — смущается она.

Я с интересом наблюдаю за ней. Мне нравятся её мягкие черты лица, добрые глаза, аура тепла и спокойствия, которой она обладает. Вдруг осознаю, что успела полюбить её. И в этот же момент меня накатывает чувство утраты и обиды, что столько лет, имея такую бабушку я не общалась с ней, не проявляла интереса к своей родственнице. Она всегда была, но где-то далеко. Отец столько раз предлагал поехать с ним навестить её, погостить. Но я предпочитала проводить каникулы с друзьями, имена которых сейчас и не припомню.