– Готовься на завтра снова к бою. Подполковник Смирнов приведет с собой ночью маршевую роту.

– Есть.

"Готовься...
– подумал Шапошников.
– Бой и не заканчивался, идет днем и ночью целую неделю..."

Подполковник Смирнов оказался одних лет с Шапошниковым, энергичным, уверенным в себе командиром. Они быстро распределили пополнение по ротам.

В первую атаку рано утром, в минуты, когда немцы обычно завтракают, поднялись довольно дружно, но через пятнадцать минут цепи лежали на снегу, и живые прятались за убитых.

Подполковник Смирнов несколько раз энергично требовал от комбатов поднять людей, но цепи не двигались.

– Это просто психологический шок, - доказывал он комиссару полка Наумову.
– Люди боятся подняться, когда вокруг тебя неубранные тела убитых!

– Люди не хотят гибнуть напрасно!
– отрезал Наумов.

– За ходом боя наблюдает командир дивизии, а мы людей поднять не можем, - повысил голос подполковник Смирнов.

Шапошников и Наумов знали, что полковник Гришин с высоты у Чегодаево наблюдает атаку их полка, но это нисколько не прибавило им рвения. Шапошников ждал, как тогда в Милославичах, что Гришин прикажет ему идти в цепи с комиссаром, чтобы поднимать людей, и знал, что если пойдет, то не вернется. Но думал он обо всем этом совершенно спокойно и как-то даже отрешенно.

– Смотрите, поднимаются!
– Смирнов позвал Шапошникова и Наумова.

Прильнули к окулярам биноклей. Действительно, несколько десятков бойцов неуверенно шли вперед. Метрах в ста впереди них шел кто-то в белом полушубке.

"Ну, еще бросок, ребята! Главное, не останавливаться, - думал Шапошников.
– Если удастся зацепиться за вал, то большое бы дело сегодня сделали".

– "Первый", товарищ подполковник, - связист сержант Корчагин подал Смирнову трубку аппарата.

– Наблюдаю атаку! Узнай, кто это идет впереди и немедленно представь к награде.

– Кто поднял людей, Александр Васильевич?
– спросил Смирнов Шапошникова.

– Это Кадушин, товарищ подполковник, - ответил за Шапошникова стоявший здесь же лейтенант Тюкаев.

– Кто он по званию?

– Был старший лейтенант в батальоне связи, но решением трибунала, не знаю за что, разжалован в рядовые, - ответил Тюкаев. С Кадушиным он был давно и хорошо знаком, однажды он спас ему жизнь.

Смирнов подумал немного, но доложил Гришину так, как рассказал ему Тюкаев.

Батальон, который так дружно поднялся после призыва или личного примера Кадушина, сумел-таки забраться и на вал. Но гитлеровцев там все же оказалось намного больше, чем предполагалось. Они стреляли из автоматов почти в упор и не допускали до штыковой.

Через полчаса остатки батальона отошли на исходный.

Связисты Корчагин и Коробков, ходившие на линию исправлять связь, у НП полка увидели командира 624-го полка майора Фроленкова, без шапки и с забинтованной головой.

– Как он вчера плакал, что друга у него убили, - с сочувствием сказал сержант Корчагин.

– Ты про Гогичайшвили?

– Ну да. Ходит по траншее туда-сюда, слезы по щекам горохом, и только зубами скрипит от злости.

На бруствере окопа Корчагин среди нескольких убитых увидел отдельно лежащую голову. Голова смеялась - так исказила смерть последний миг жизни. Каким образом ужас смерти перешел в смех - было непонятно. Но голова показалась Корчагину знакомой.

– Алексей, посмотри-ка, да это же, кажется, Кадушина голова! вскрикнул Корчагин.
– Он же утром еще "Синий платочек" ходил напевал. С него же сегодня судимость сняли и в звании восстановили!

– Да, - с трудом отведя взгляд от мертвой головы, протянул Коробков, пел, это помню. Значит, не было у него предчувствия, что убьют. А позавчера, слышь, Михаил, парня-то у нас убило, из Сергача, забыл фамилию... Сидим с ним в траншее, только что дали связь, а он говорит: "Что-то у меня сердце болит. Или дома что случилось, или убьют меня нынче". Я ему: "Да ты что, брось об этом думать". И вдруг, откуда ни возьмись - разрыв мины на бруствере и ему осколок в шею, да так, что голова его мне на колени. Как бритвой срезало. Я, не помня себя, голову стряхнул и вылетел из траншеи. А ты веришь в предчувствия, Михаил?

– Как тебе сказать... У меня предчувствий еще не было. Лучше об этом не думать. Я только знаю, что чем больше думаешь, что убьют, то тем скорее и убивают. Помнишь, рассказывал начальник первого отдела штаба дивизии, не помню фамилии, когда они на фронт ехали, у них один командир все время стонал, что убьют его, прощай жизнь. И первой же очередью с самолета, еще и до фронта не доехали.

Из блиндажа, норы в снегу, перекрытой десятком бревен, вышли в траншею Фроленков и Шапошников. Корчагин посмотрел на них - оба что-то хмурые, не глядят друг на друга. Майор Фроленков постоял немного и пошел к себе в полк, а к Шапошникову подошел комиссар полка Наумов.