Шрифт:
– Так-с… – проговорил кто-то.
Трифон Иванович поднял голову и сверкнул глазами.
– Что «так»? Ты выслушай прежде до конца, а потом и говори «так»… – накинулся он на приказчика и продолжал: – Акулина – женщина хоть и молодая, но сырая, так где же ей, чтобы полы мыть или там прочее… Это ей не под силу… А вот присматривать она может… Да и давно я воображал о ключнице. Человек я вдовый, старый… Где же мне за хозяйством уследить! А она уж уследит. Она женщина замужняя и в деревне свое хозяйство имела. В кухне ей места не было, так я теперь ее в горницы перевел и отдал ей маленькую каморку. Пусть там спит. Все равно у меня эта каморка зря пропадала.
– Это точно-с. Понятное дело… Там им лучше… – отозвался старший приказчик, пожилой уже человек.
– Что «понятное дело»! – заорал на него Трифон Иванович. – Какое еще понятие нашел! А что там ей лучше или не лучше, про это я знаю! Не тебе меня учить! Я женщину для хозяйства возвысил, чтоб вам же было бы хорошо, а у вас сейчас пакость на уме, сумление… Чтобы никогда не слыхал я этого! И чтобы пронзительных улыбок никаких! А ее самое, ежели возвысил в ключницы, то почитать и уважать и Акулиной Степановной называть. Вот мой приказ.
– Слушаем-с… – послышался ответ.
Трифон Иванович повернулся и вышел из приказчицкой.
VII. Нимфа в новом теле
После объявления своим приказчикам, что кухарка Акулина произведена в ключницы и что ее уже нужно называть не Акулиной, а Акулиной Степановной, Трифон Иванович до того был расстроен и сконфужен, что не нашел ничего лучшего, как отправиться в баню. В баню он ходил после всех переполохов в своей домашней и торговой жизни и искал в бане успокоения. Когда он объявлял в приказчицкой о производстве Акулины в ключницы, Акулина стояла у дверей и подслушивала, и лишь только он вышел из приказчицкой, как она обняла его за шею, притянула к себе и прошептала:
– Милый! За это я и сама вам что-нибудь хорошенькое… Уж так буду любить, так ухаживать…
– Тише ты… Полоумная! Ну вдруг кто войдет! – довольно грубо отстранил ее от себя Трифон Иванович и тотчас же отдал приказ: – Собирай белье. Я иду в баню.
– Господи Иисусе! Да давно ли ходили в баню! – воскликнула Акулина.
– Прошу тебя, тише. И главное, не разыгрывай ты хоть при людях-то мать-командиршу.
– Да какие же тут люди… Что вы!
– А ты думаешь, приказчики теперь не будут подслушивать и следить? Поминутно будут подслушивать. Ну, иди и собирай белье!
– А я думала, что самоварчик… Напились бы вместе чайку.
– После бани чай пить буду. Как приду, так чтобы самовар был готов.
Трифон Иванович ушел в баню. По уходе его в приказчицкой начались разговоры.
– Ловко баба старика слопала! – произнес черненький, прыщавый и косой приказчик Андреян. – Вот ты и смотри на нее, на тихоню да на дуру! А ведь на взгляд дура вдоль и поперек была.
Белокурый приказчик Василий кивнул на дверь и прошептал:
– Смотри, не подслушивает ли? Живо нажалуется самому.
– А плевать я на нее хотел! Неужто ты думаешь, я ей покорюсь? Ни в жизнь не покорюсь. Для меня она как была прислужающая, так прислужающая и останется.
Приказчик Федор, носатый средних лет мужчина, отворил дверь и заглянул в коридор.
– Нет, не подслушивает, – проговорил он.
– Припри дверь в кухню, – сказал Василий. – Ведь новую-то кухарку она из своих землячек поставила. Передавать все наши разговоры станет.
Старший приказчик, Алексей Иванов, пожилой человек, только вздыхал.
– Четырнадцать лет старик вдовствовал честно и благообразно, а на пятнадцатый год вот… извольте видеть, – сказал он.
– Опутала, ловко опутала, и так полагаю, что тут без подсыпки дело не обошлось, – прибавил Федор. – Помните, пришли мы раз из лавки, а ей цыганка в кухне ворожила? Ну вот… Соль какую-нибудь и дала наговоренную. Непременно дала. А соль и не наговоренную ежели на постель человеку насыпать, то в лучшем виде его приворожить можно.
– Просто тут коварные и пронзительные улыбки… Баба она аппетитная, из себя не вредная, глазищи у ней по ложке – ну, и подъехала к старику, – пояснял Федор. – Теперь фаворитка… Фаворитка Людовика XIV. Помните, роман-то читали? Ну вот… То же самое… Коварного кардинала только не хватает.
Старший приказчик продолжал вздыхать и угрюмо ходил из угла в угол.
– Поживу, попригляжусь маленько, да ежели какие новые притеснения от нее будут, то сейчас хозяину: пожалуйте расчет… так не согласен… В деревню еду… – бормотал он.
– Почитать ее надо как хозяйку, тогда и жить будет хорошо, – сказал Василий.
– Ну, уж это ты не хочешь ли знаешь чего?! – окрысился на него старший приказчик.
Василий между тем полез в сундук, вынул оттуда присланный ему в виде гостинца из деревни мешочек с сушеной малиной и, спрятав его под пиджак, незаметно проскользнул в хозяйские комнаты.