Шрифт:
Акулина была в столовой и ставила на стол чашки для чаепития. Василий поклонился ей, положил на стол мешочек и произнес:
– Позвольте, Акулина Степановна, от всего нашего сердца деревенским гостинцем с вами поделиться. Сушеной малинки прислали мне из деревни.
– Ну уж… Что уж… Зачем это?.. – заговорила Акулина и зарделась, как маков цвет.
– Нет, уж пожалуйте… От чистого сердца… Мне куда же?.. Мне много…
– Ну, благодарю покорно. Нате вот… Я вам по-дамски… Руку протяну. – Она протянула Василию руку и сказала: – Мерси вас.
Василий переминался с ноги и не уходил.
– Давно вам пора бы, Акулина Степановна, в ключницы-то… – сказал он наконец. – Право слово… А то что так-то зря в черном теле пропадать!
– Ну уж… Вы наскажете.
– Нет, ведь это я прямо… От души… Вот как перед Истинным… Ведь вы, верьте совести, сюжет такой, что вас в сотне поискать да поискать… И рост у вас, и дородство… Брови первый сорт… Улыбки тоже – глаза с поволокою.
Давно вам, по-настоящему, в шелках да в бархатах ходить следовало.
– Полноте вам… Да неужто это вы вправду?
– Сейчас околеть.
– Ну?! А вот Трифон Иваныч все ругается.
– Ах, не понимают они смысла… всех действий… мужчинского воображения! – вздохнул Василий. – На мой взгляд, вы дама первый сорт.
Акулина вдруг затуманилась и нахмурилась. Ей запало сомнение.
– Да уж ты не вышучивать ли меня вздумал? – спросила она.
– Насчет чего-с? – изумленно проговорил Василий.
– Да вот насчет дамы-то?
– Что вы, Акулина Степановна, помилуйте… Да смею ли я, если вы у Трифона Иваныча в таком почете!
– Ну, то-то. Смотри!
– Истинно, дама первый сорт.
Лицо Акулины опять превратилось в улыбку.
– Да неужто уж я так очень на даму похожа?
– То есть как портрет. Будто вот сейчас из фотографии от Мордомазки. Извольте на себя в зеркало посмотреть.
– Ну, спасибо, спасибо. И за малину спасибо. Я сушеную малину люблю пожевать. На вот тебе рюмочку водочки… Выпей… – предложила она. – Ключи-то ведь теперь у меня. На, выпей… Выпьешь и бараночкой закусишь. Я люблю, кто меня предпочитает. На…
Она вынула из шкафа графин с водкой и рюмку. Василий выпил.
В это время раздался звонок.
– Ну, ступай… Ступай… Иди к себе в приказчицкую: Трифон Иваныч из бани идет. Сейчас чай пить будем, – заговорила Акулина и прибавила: – А ко мне-то ты все-таки иногда захаживай.
Приказчик поклонился и исчез.
– Самовар готов? – раздался голос Трифона Ивановича.
VIII. Нимфа начинает царить
Акулина встретила вернувшегося из бани хозяина ласковая, приветливая, вся сияющая улыбкой.
– С легким паром вас, Трифон Иваныч… Давайте сюда узел-то с бельем да садитесь скорей чай пить, – начала она. – А я и лимончик вам приготовила, и полотенчико сухенькое, чтобы утираться. Все, все сделала, что вы любите.
Мрачный Трифон Иванович при виде такого привета и сияющей улыбки Акулины и сам улыбнулся.
– О, зубы, зубы белоснежные! Загубила ты меня, Акулина, своими зубами! – проговорил он, покрутив головой, вздохнул, махнул рукой и сел за стол.
– Полноте… Кто вас погубит! Вы сами всякого погубите, – шептала Акулина, умышленно уж выставляя ряд белых зубов. – Стойте, я уж чай-то разливать буду, – прибавила она. – Я сяду около самовара, а вы напротив меня…
– За хозяйку хочешь быть?
– Да ведь уж я на то и пошла, чтобы ключничать и хозяйничать. Где же вам самим-то… Вы мужчина. Мужчина по лавке, а женщина по дому… Нате-ка вам стаканчик… Кушайте.
– Слушай… Только ты при приказчиках не очень…
– Что не очень?
– А насчет того, чтобы, к примеру, хозяйку-то разыгрывать.
– О! Кто о чем, а он все о приказчиках. Дались вам эти приказчики!
– Нет, ты все-таки больше под ключницу потрафляй, а не под хозяйку.
– Да что вам, в самом деле, приказчики? Взять их скрутить, цыцнуть на них хорошенько – вот и все. А не нравится им, так помелом по шее!
– Не кричи, пожалуйста… Ну что ты кричишь!
– А чего ж бояться-то? В доме жить, да уж не сметь и слово сказать – очень даже удивительно. И что обидно, так это то, что приказчиков вы предпочитаете, а меня не предпочитаете.
– Полно, кто тебя не почитает! Ты уж и так всего меня в руки забрала, а я только об одном прошу, чтобы тени-то на меня было поменьше.
– Странное дело, как вы этой самой тени боитесь. Все тень да тень. Девушки нынче не боятся, а вы боитесь.
– Ах, какая ты, право!