Нет конечно — наелся в прошлой жизни дешевыми понтами. Это все мишура, к тому же привлечет стервятников, которые поймут, что кто-то слишком кучеряво живет.

Прежде всего я хочу, чтобы сестра с братом были заинтересованы жить хорошо и не ощущали себя брошенными.

Я смотрел на лучащиеся радостью лица, на развевающиеся на ветру волосы и трепещущие банты и чувствовал, что счастливы все без исключения. Так счастливы, что их счастье можно консервировать в банки и раздавать депрессивным. Учителя радовались больше детей. Будучи школьником, поглощенный своими эмоциями, я этого не замечал, потому что в детстве видел в них не людей, а коварных угнетателей, которые только и ищут способ над нами поиздеваться.

После того, как линейка закончилась, и все начали расходиться, ко мне подошла наша классная, Елена Анатольевна, и проговорила:

— Мартынов, тебя зачем-то хочет видеть директор.

Прошлый Павлик оцепенел бы от ужаса: сам злобный Дрэк зовет на ковер! Будет брызгать слюной и лупить дипломатом! Я нынешний лишь мысленно улыбнулся. Это будет забавное зрелище.

Учителя расходились, навьюченные пионами и сиренью, и благоухающие, как те цветы. Некоторые несли домой пакеты с конфетами и, если совсем повезет — с кофе.

Директор должен был покидать корабль последним, потому долго беседовал с завучихой, держа ее цветы. Наконец прервался, откланялся, вернул букеты и засеменил к себе. Он был похож на тролля: маленький, лысенький, кривоногий, с большим бородавчатым носом.

Я направился следом. Можно, конечно, его проигнорировать: у детей гораздо больше прав, чем кажется, и выжить кого-то из школы не так-то просто. Но зачем ссориться, когда можно дружить?

Возле его кабинета меня настиг Борис. Я должен был продать Вейдеров Райко и отдать ему деньги.

Вейдеров было два на выбор.

— Ну, как? Какой ему понравился? — выпалил он, и я заметил царапину и синяк у него на щеке, но уточнять, откуда они, не стал.

— Оба, — улыбнулся я, достал из кармана двести рублей. — Первый твой гонорар. Иди, пропей. А меня Дрэк вызвал. Хочешь — послушай, как орать будет. Когда кровь из-под двери потечет, зови людей.

Борька, поначалу слушавший внимательно, отмахнулся.

— Да ну тебя!

— Что купишь?

Он задумался. Богатство невеликое. Можно купить два пирожных и схомячить в одно лицо… Я предложил:

— А давай скинемся и поляну накроем? Я, ты, Илья, Наташа. Может, еще кто захочет. Мишка твой пусть приходит.

Все братец, учись делиться!

— Когда? — Боря радостно подпрыгнул, как спущенный с цепи щенок.

— Надо с остальными посоветоваться. Мы ж на рыбалке все время. Ты с классом в кино? Или куда?

Он погрустнел.

— Лучше тебя дождусь. Ни пуха!

У него, как и у меня, не складывались отношения с одноклассниками.

— Ни Винни Пуха! — скаламбурил я и постучался в кабинет директора.

Изнутри донеслось зычное «Да» — и я распахнул дверь.

— Можно, Геннадий Константинович?

Он дернулся, закрывая дверцу шкафа, где сам бог велел двадцать пятого мая держать бутылочку коньяка. На меня дохнуло спиртным. В кабинете обстановка была, словно сюда зашли семидесятые да так и остались, только портрет Ленина на стену забыли повесить.

— Поздравляю с окончанием учебного года, — проговорил я, прошел к столу, подвинул к себе стул. — Можно присесть?

— Конечно. А чего это ты так странно меня поздравил? — удивился директор.

— Ну понятно же: отпуск. Проведете время с семьей, не надо о нас, оболтусах, переживать.

Он беззвучно засмеялся и шутя погрозил пальцем.

— Так чего звали, Геннадий Константинович? Из-за вчерашней драки? Извините, не успел к вам, оказался чуть занят.

— О том и разговор. О том, чем ты был занят.

Он сел за стол, потянул к себе какую-то грамоту в рамке и за стеклом, лежащую лицевой стороной вниз. Это что же, он не будет орать? Я зря пришел?

— Сегодня приходил начальник отделения милиции. Выразил благодарность за воспитание Мартынова Павла Романовича, который в одиночку предотвратил ограбление квартиры и помог опергруппе задержать преступников. Держи, заслужил!

Директор отдал мне грамоту. Это была благодарность за проявленную сознательность при задержании лиц, совершающих преступление. С печатью и личной подписью начальника отделения.

— Участковый настаивал, чтобы вручить тебе это на линейке. Но я подумал, что населенный пункт у нас специфический, и это не поспособствует росту твоего авторитета.

— Огромное вам спасибо, Геннадий Константинович!

Будь мне четырнадцать лет, я расстроился бы, что меня лишили минуты славы. Но сейчас понимал, что это еще больше озлобило бы местную гопоту и навсегда прилепило бы ярлык «ментеныш».