Арина повинно склонила голову, объективно испытывая неловкость за слова отца. Но молча сносила откровенное пренебрежение. Она не могла (или не хотела) постоять за себя. Меня же раздражало такое отношение.

— Думаю, она достаточно взрослая, чтобы контролировать ее, — я перестал ходить перед ним на цыпочках, — тем более воспитывать.

Взгляд Азарьева стал по-хищному опасным: ему явно не нравилось, когда давали отпор. Особенно выскочки, коим он, несомненно, считал меня.

— У вас есть дети?

— Нет, — качнул головой.

— Когда появятся, — назидательно излагал, точно ментор, — вы поймете, что сколько бы лет лет не было Арине, для меня она навсегда останется моей малышкой.

Зря он коснулся этой темы: она отзывалась во мне болезненными воспоминаниями детства.

— Не обязательно иметь детей, чтобы знать, что их нужно любить и гордиться ими.

Азарьев переменился в лице, казалось, сейчас он разразится гневной тирадой, понося меня на чем свет стоит. Но он лишь сдержано произнес:

— Не вам судить об отношениях между мной и дочерью.

Странным образом Арина покорно сносила собственное унижение, но притеснение других не терпела. Она походила на маленькую девочку, что боится наказания от сурового отца.

— Я слышала, Лилиана проявила интерес к нашему благотворительному фонду, — уверенно заговорила поля, стараясь вернуть беседу в мирное русло.

— Да, мне бы побольше хотелось узнать о всех тонкостях, — в ее глазах вспыхнул неподдельный интерес.

— Что-то мне подсказывает, что ты намерена создать собственный фонд, заключил Макс, предвосхищая грандиозные планы жены.

— Это восхитительная идея, и отметь, не моя. У тебя доброе сердце, и я знала, что рано или поздно ты захочешь сделать для этого мира нечто хорошее.

— Я делаю достаточно хорошего, например, плачу налоги.

Пока они подобного рода бессмысленные беседы, незримо разводя нас с Азарьевым по разным углам, я взял с подноса новый бокал. Трудно будет сдержать обещание и не напиться.

— А чем именно занимается фонд?

— Помощь детям-сиротам, — услышал краем уха и усмехнулся.

Видимо слишком явно, поскольку Азарьев не оставил это незамеченным.

— Находите помощь детям смешным?

— Нахожу эту помощь малоэффективной, — снисходительно пояснил свою позицию. — Все ваши старания улетают в трубу, деньги не доходят до детей.

— Вам откуда знать о механизме работы благотворительных фондов? — все больше раздражался Азарьев.

— Когда-то я сам был винтиком в этой машине, — Азарьев последний, кому я хотел бы делать это признание, но тот загнал меня в тупик. — Видел множество разодетых людей и слышал не меньше обещаний. Но добрые дяди и тети уходили, как только выключались камеры. А с ними так называемая помощь.

Азарьев оказался настолько упертым, что отказывался признавать собственное заблуждение и упрямо гнул линию, невзирая на то в каком свете представал.

— И как же вы угодили в детский дом? Были трудным подростком? Наркотики? Хулиганство?

— Когда мне было тринадцать, умерла мать, — заткнул его поток ехидных насмешек. — Пришлось помотаться по приютам, пока Орловы не взяли меня к себе. Макс уговорил их. Угрожал уйти из дома и жить со мной на улице.

— Какая преданная детская дружба, — с умилением в голосе отозвалась Полина.

— Юношеский максимализм, — отнекивался Макс. Он, как и я, не любил вспоминать тот непростой период.

— Действительная помощь, — поправил я. — В отличии от вашего фонда.

— У вас какие-то претензии ко мне? — не сдержался Азарьев, устав от уколов в свой адрес.

— Нет, что вы. К вам лично никаких.

Опустошал разом бокал и я отправился на поиски следующего. Оставил снобов обсуждать свои снобские делишки.

Оставшийся вечер из угла зала, словно незваный гость, которому не рады, наблюдал за Рин. Когда необходимо она открыто улыбалась, слушала с заинтересованным видом или, печально склонив голову на бок, сочувствовала. Она идеально исполняла роль хозяйки бала. Она выглядела веселой и радушной, мне казалась непостижимо далекой. Я наивно полагал, что она моя, но то было лишь иллюзией.

Я поставил бокал на чужой столик, вызвав вздохи негодования, и направился прямиком к Рин. Застал ее врасплох неожиданным предложением:

— Окажите честь и подарите мне танец, — и широко улыбнулся.

Рин бросила короткий взгляд, будто испрашивая у него разрешения. Но больше она боялась, что я устрою сцену, о чем незамедлительно заявила, стоило нам выйти на площадку.

— Ты пьян, — зло процедила она сквозь зубы.

— Собралась меня отчитывать? — ерничал. — Как сварливая жена?