А первый косой домик так и остался стоять одиноко неподалеку от крепости в качестве памятника.

— Устроим там музей первопроходчества, — сказал я Лёшке. — Вытащим из воды Онисима. Законсервируем. Поставим во дворе. Ещё каких-нибудь экспонатов натащим.

— Экспонаты я тебе организую, — пообещал Тропинин.

Его творческая мысль тоже не стояла на месте. Набив на дощечку пресса полдюжины толстых штырей, Тропинин начал выпускать перфорированный кирпич. Почти не теряя в прочности, тот оказался на четверть легче обычного, что, учитывая наши проблемы с сырьём и транспортировкой, становилось важным экономическим преимуществом.

— Кроме того, он теплее, — доказывал Лёшка, представляя мне образцы. — Физика из школьного курса. Воздух хуже камня проводит тепло.

Но с физикой из школьного курса товарищ дал маху. Раствор попросту заполнял перфорацию и сводил на нет все преимущества. К тому же сильно вырос расход извести. Но Лёшка ничуть не смутился и вместо сквозных отверстий стал делать углубления.

После серии опытов заводик выдавал уже по пять тысяч кирпичей каждые две недели. И сразу стало очевидно преимущество деревянного зодчества.

Нет, наши предки не были дураками. Из сожженного в печах и вёртках леса мы могли бы уже построить приличный городок, а кирпичей одной партии едва хватало на десять квадратных саженей капитальной стены. Кроме того, город из дерева смогла бы срубить небольшая бригада плотников, причём это ремесло на фронтире знал каждый, а каменное строительство вызвало к жизни целую отрасль с карьерами, заводами, складами, которая потребовала десятки людей, и всех их предстояло сперва обучить. И это оставляя за скобками, что стекло, железо и большинство инструментов всё равно приходилось таскать из России или даже Европы.

Но отступать я не собирался. Идея поставить каменный город, создать жемчужину американских колоний, превратилась в маниакальную.

— И когда ты собираешься остановиться? — спросил как-то Лёшка. — Когда, по-твоему, поселение превращается в город?

— Хм, — я, задумался.

В самом деле, какой же признак служит гранью между городом и деревней? Кабаки, гостиницы, музеи, театры, университет? Я прикрыл глаза, и ответ сам собой явился.

— Когда по улицам будут ездить извозчики! — провозгласил я.

Мне живо представился цокот копыт по мощённой набережной, крики чаек и ругань боцманов в гавани, и почему-то запах кондитерской. Я вздохнул и вернулся к работе. Прежде чем проехаться по набережной на извозчике, предстояло переложить не один миллион кирпичей.

За приятными строительными хлопотами я чуть не прозевал наступление осени. Наши землепашцы собрали первый скудный урожай картофеля, которого вряд ли хватит на прокорм тех, кто остался в Виктории. А моих поставок, словно голодные кукушата, дожидались артели на островах, контрагенты на Камчатке и Данила в Охотске. Пришлось оторваться от градостроительства и заняться северным завозом.

Доставив припас на Кадьяк, я неожиданно встретил Чекмазова со всем семейством. Он соорудил верстак рядом с крыльцом конторы и тесал доску. Дети, уже подростки, помогали однорукому отцу, а жена-камчадалка готовила что-то на открытом огне.

— Живой? — обрадовался я.

— Живой, — улыбнулся корабельщик. — Но, надо признать, чуть неживым не стал.

— Да. Мы тут тоже думали, что сгинул ты вместе с «Гавриилом».

— На островке малом зимовали. Пришлось там кораблик чинить. А чем чинить? Кроме ноевщины ничего нет. Кое-как залатали. Вот добрались, наконец. Тут хоть дерево есть.

— И Ромка цел?

— И Ромка. Все живы, окромя мальчонки одного потопшего. Народ-то на промыслах весь, а меня в домишко этот определили. И заняться особо здесь нечем. Вот доску готовлю, чтобы «Гавриила» зимой подновить, подправить.

— Значит пора вам дальше двигать. Работы у нас там невпроворот, а умельцев мало. Я тебе дом обещал?

— Обещал.

— Сделаю. Вперёд своего построю.

Я рад был за Чекмазова. Ему пришлось бросать дом и бежать по моей вине. Отвечать ещё и за смерть его семейства было бы тяжко. Может быть, и не стоило мне так сильно задирать нижнекамчатских? С уходом Чекмазова я лишился надёжной базы на том берегу. А база эта мне неожиданно потребовалась.

Я слишком далеко зашёл, как в смысле географическом, так и в деле собственной безопасности. Я ходил по лезвию бритвы в клетке с тиграми и жонглировал при этом горящими факелами. Круг знакомых и контрагентов расширялся, и далеко не все они умели держать язык за зубами. Следовало как-то объяснять людям моё одновременное пребывание в разных частях света.

Чтобы избежать нелепых слухов я вновь вызвал к жизни своих многочисленных родственников. Фальшивые братья, племянники, дядья распределились по России как сыновья лейтенанта Шмидта. Они заключали сделки и договоры от моего основного имени, такого же, впрочем, фальшивого. Если же паче чаяния какой-нибудь из клиентов встречал меня в разных ролях и местах, то не узнавал, подрастеряв за долгую дорогу прежнее впечатление. Я же для пущей верности старался разнообразить повадки и говор «родственников» и эта игра со временем стала затягивать. Лишь старые друзья не обращали внимания на многочисленные имена, что удерживало их сознание от шизофрении.