Шрифт:
— Я стрелять умею, — прошептала я, заворожённая его голосом и словами. — И на коне скакать, и….
— Да-да, — шепнул он. — Смешная. Умеет она. Ты хоть кого-то в своей жизни убила?
— Нет, — буркнула я. — Но ты рискуешь стать первым.
Волк снова рассмеялся. Мне стало досадно. Я разжала его руки. Вернее, попыталась, но парень сам меня отпустил.
— И ничего бы не увёл. Я… я Соловья люблю. И очень скучаю по нему. А с вами мне плохо. У вас мир жестокий. Как у Ролдао. У вас тоже нет жалости к тем, кто не такой, как вы. Вы тоже не умеете жить и радоваться жизни. А Соловей умеет. Даже когда ему плохо. Он не живёт ради войны, он живёт, чтобы жить. И борется, чтобы жить. А не живёт, чтобы бороться.
— Очень любишь? — тихо шепнули мне на ухо.
— Да. Очень.
Я резко обернулась. А потом треснула ладонью по щеке. По наглой, немного заросшей щетиной щеке. Потому что нечего ухмыляться так радостно.
Криштиан нежно обнял меня, притянул к себе и тихо засмеялся. Или Алейшо дэ Аншо? Он снова был в своей разбойничьей одежде.
— Прости, — шепнул. — Я не специально. Не смог удержаться.
— И я не смогла, — я уткнулась ему в плечо. — Тебя там свергнуть хотят… Ты слишком либеральный. И попутчик… Так себе у тебя товарищи.
— Я знаю, — рассмеялся Алейшо. — Они уже не первый год меня свергнуть хотят. Хочешь, пойдём в кофейню? Поговорим.
Я посмотрела на него. Измученный. Улыбается, но под глазами тени, и лицо осунулось. Глаза блестят, но скорее лихорадочно.
— Ты ранен? — мой голос дрогнул.
— Да. Сложно драться с Ролдао и не пораниться.
— Сандра…
Его губы дёрнулись от внутренней боли. Криштиан отвёл глаза. «Я никого не смог уберечь…». Теперь ещё и эта смерть на нём, он ведь непременно станет считать, что виноват в гибели сестры.
— Пошли, — сказала я решительно.
Огляделась: Волка не было. Видимо, он первый заметил Соловья и слинял раньше, чем я успела договорить.
Мы спустились вниз по козьей тропинке и вышли на мощёную брусчаткой узкую старинную улочку.
— Почему ты меня сюда отправил, если они так ненадёжны? — тихо спросила я.
— Волк — надёжен, — ответил Криштиан. — И ещё пара человек. Этого достаточно.
— И Селена, — проворчала я.
Принц удивлённо глянул на меня:
— Селена — прекрасный химик. Но она очень преданна идее. Я бы не стал на неё всецело полагаться. Почему ты решила, что…
— Потому что она в тебя влюблена, — прямо ответила я.
Криштиан вновь удивлённо покосился на меня и пожал плечами. Он был как-то рассеяно задумчив.
Мы зашли в небольшое полуподвальное помещение с очень уютной вывеской, изображающей кота, облизывающего лапу, и надписью буквами цвета капучино «Кофейный кот». Кирпичные стены, покрытые живыми лианами в горшках. Стеклянные банки с шоколадного цвета зёрнами на полках за прилавком. И худенькая большеглазая девочка-брюнетка лет шестнадцати.
Взяв две стеклянных кружки с напитком и пару круассанов, Криштиан вывел меня в патио — внутренний дворик. Здесь никого не было. Наверное, потому что рабочий день ещё не был закончен.
— Волк знает, кто ты? — уточнила я.
Криштиан отрицательно покачал головой.
— Что мы будем делать дальше? Спать на чердаке домика, в котором твои товарищи готовят взрывчатку? Или в спальниках, как остальные?
— Нет, — он улыбнулся. — Знаешь, за годы общения с настоящими революционерами, я несколько охладел к их идеям. Мы с тобой уедем на юг. Туда, где пальмы и море. Снимем отель и будем жить.
— И он нас не найдёт?
— Нет.
Я невольно залюбовалась его синими лживыми глазами. Мой летний дождь.
— Как ты смог выжить?
— С трудом. Меня спасла летающая машина Алессандры. Когда он её увидел в небе, то пырнул меня саблей и поспешил уйти, не проверив, умер я или нет. Я довольно успешно изобразил мёртвого и тоже поспешил убраться.
— И почему ты сразу меня не нашёл?
— Я немного умирал, мне было не до этого. Ну, не умирал, но ранение было тяжёлым. Хорошо, что донья Фаустина меня приютила. Далеко с такой раной я бы не ушёл в ту ночь.
— Фаустина? — Я вспомнила смешную и глупую тётку.
— Она неплохая, — улыбнулся Криштиан. — И далеко не такая глупая, какую привыкла изображать. А потом дон Лаудалино смог переправить меня в город. Знаешь, его ошибка — излишняя гордость и презрение к другим людям. Он умнее прочих, это верно, но люди лучше, чем ему кажется. Он — одиночка, и не понимает, что сила — в объединении с другими…
— Угу, — буркнула я. — Твоя банда это подтверждает. Жалкие выродки, которые хотят…