– У нас в самом деле бывают специалисты, но они от субподрядчика, так что здесь появляются не так часто. Большинство деревьев, растущих в парке, могут обходиться без ухода. И потом, это распоряжение садовников – оставлять все личное имущество как есть.

Создавалось впечатление, что судьбу одежды «Кангрехо», раскиданной по парку, единолично решал господин Хакота.

– Они ведь, в сущности, отличные ориентиры. Вот сидите вы в хижине, захотелось вам инжира, и вы знаете, куда за ним пойти.

– Это верно.

Я не знала, стоит соглашаться или нет, но, видимо, в представлении господина Хакота этот поступок был самым естественным на свете, так что я кивнула.

– Здесь у нас растут два вида инжира: один плодоносит в июне или в июле, а другой – с августа по октябрь.

Объясняя все это, господин Хакота слегка надулся от гордости. Я уже в который раз отметила, как сильна его любовь к парку.

На станции по пути домой я увидела еще кое-что, имеющее отношение к Исагирре. Оно обнаружилось в бесплатном «Журнале ОДП», который раз в два месяца издавала компания-владелец монорельса, обслуживающего парк. В журнале публиковались в основном статьи о ресторанах, расположенных вдоль трассы, или о мероприятиях, проводимых в музее парка, но время от времени попадались и материалы о «Кангрехо Обаяси». На обложке последнего выпуска по нижнему краю снимка хурмы красовался крупный заголовок: «Кольдобика Исагирре: большое интервью (начало)». Просматривая выходные данные, я неожиданно обнаружила, что журнал издается под редакцией рекламного агентства «Ханабатакэ», то есть компании госпожи Эригути.

Но по пути домой в поезде журнал я так и не прочитала. День выдался хлопотный – вдобавок к трем заблудившимся посетителям мне пришлось иметь дело с человеком, который сгоряча зарыл обручальное кольцо в лесу, а потом решил вернуть и попросил меня сопровождать его в поисках. Откровенно говоря, я вымоталась. Когда я сообщила господину Хакота о человеке с кольцом, он спокойно объяснил, что таких среди посетителей попадается довольно много. Не в силах заставить себя выбросить или продать свои кольца, или хотя бы убедить себя, что они готовы от них избавиться, эти люди приходят, чтобы зарыть кольца в лесу.

Я кивала, слушая, как незнакомец объясняет мне, что жена наверняка понадобится ему в старости, и с нежностью вспоминала те дни, когда просто сидела у себя в хижине, мирно перфорируя билеты.

На следующий день я взяла журнал с собой в хижину и в тишине и покое леса внимательно прочитала интервью с Исагирре. Как и следовало ожидать, автором статьи значилась Мари Эригути. Неужели ее всегда звали Мари, задалась я вопросом, вспоминая ее и спокойствие, которое она неизменно излучала.

Интервью не содержало ничего особо сенсационного. Я узнала следующее: шесть месяцев после перевода команды в низшую лигу Исагирре пробыл в Стране Басков и стал донором костного мозга для своего отца. Во время пребывания там, лишившись контракта и ухаживая за отцом, он сотрудничал с местной командой и начал упорно тренироваться вместе с ней, что время от времени помогало ему отвлечься. Его интересы не ограничивались Франциском Ксаверием, но простирались и на древние времена, и он в особенности увлекся знакомством с гоминином Обаяси. На снимках, иллюстрирующих интервью, широкая невинная улыбка футболиста казалась прежней, но я заметила, что с тех пор, как заболел его отец, лицо Исагирре стало выглядеть чуть более взрослым.

Дочитав интервью до конца, я решила сходить на прогулку. В лесу я наткнулась на мужчину с кольцом, от которого узнала, что он все-таки решил зарыть кольцо, в итоге почти полчаса слушала его. По его словам, он вернулся домой и сообщил жене, что она ему в старости еще понадобится, а она лишь молча покачала головой и ушла из дома. «Вам не кажется, что она могла бы хоть что-нибудь ответить?» – спросил мой собеседник, и я замялась, не зная, что сказать. Ведь он как-никак посетитель парка, значит, я обязана общаться с ним вежливо, как с любым клиентом. Я сдержалась, хоть меня так и подмывало выпалить: «В таком случае могу я посоветовать вам или продать это кольцо, или избавиться от него каким-нибудь другим способом?» Но вместо этого я протянула ему один из маркеров:

– Почему бы вам не обозначить место – на случай, если вы снова захотите выкопать кольцо?

– Ну, если вы так считаете… – отозвался он, написал на пластике «кольцо» и, закончив копать, воткнул маркер в землю.

Пока я стояла там, беседуя с ним и подавляя зевоту, меня охватило острое желание вновь перечитать интервью с Исагирре. Меня впечатлило то, что он стал донором костного мозга для родного отца, хоть я и сознавала банальность этого упоминания.

Я подвезла мужчину с кольцом на своем багги, высадила его у конторы на опушке леса и вернулась к себе в хижину. И тут меня ждала очередная странность, следующая после исчезновения соуса для лапши: журнал, который я оставила на столе, теперь был открыт на странице с Исагирре. А ведь перед уходом я закрыла его, и окна хижины были закрыты, так что ветер не мог перевернуть страницы.

Выскочив за дверь, я огляделась по сторонам. Уже потом я поняла, как рискованно поступила, но в тот момент ничего не могла с собой поделать, несмотря на то, что холодный пот струился по спине, под мышками и сзади по ногам. Услышав удаляющийся шорох шагов, я прищурилась в направлении, откуда долетали звуки. Мне показалось, что я вижу среди хурмы убегающую человеческую фигуру в мешковатой одежде, и я ощутила, как кровь отхлынула от моего лица.

– А, это олень – его иногда можно увидеть в секции «Дары леса», – отозвался господин Хакота, когда я рассказала ему про журнал и удаляющуюся фигуру. – Людей он боится, поэтому сразу удирает.