Борис Викторович говорил пространно. Его речь, насыщенная образами и сравнениями, изобиловавшая дешевыми выводами, произвела на собеседников одинаковое впечатление. Рейли, умевший и в словесной шелухе отыскать полезное зерно, понял одно: «Савинков и его сообщники готовы действовать». Локкарт пришел к такому же выводу, но отметил про себя, что надо субсидировать эсеровский «Союз Защиты» деньгами. Что ж, решил он, это будет совсем неплохо: хорошенькая драка в тылу и хорошая схватка на германском фронте!

Савинков говорил, что у «Союза» есть сильные отряды в Петрограде, в Москве, в Ярославле, в Екатеринбурге и других, городах. Сейчас их пытаются связать в единую, монолитную организацию, Но у «Союза» нет денег!

Савинков горестно вздохнул:

— Увы! Мы нищие, господа! Я кончил. Слово за вами.

Локкарт неподвижно уставился в одну точку. Снова и снова мысли возвращались к заманчивым предложениям Савинкова — объединить эсеров, кадетов, анархистов, меньшевиков в один мощный кулак и этим кулаком стукнуть по большевикам. «Пасьянс будет нелегким, однако… игра стоит свеч. Срыв мирных переговоров — это еще проблема, — размышлял он. — Неизвестно, удастся ли ее решить. А тут — реальное дело. Сидней с его размахом, с его талантом организатора мог бы…»

Словно угадывая мысли шефа, Рейли вступил в разговор;

— Вот что я вам скажу, Борис Викторович. Без лести, прямиком: ваше предложение мне нравится. Мы еще вместе хорошенько обдумаем все детали, но в целом я — за! Думаю, что и Брюс нас поддержит, — он взглянул на Локкарта.

— Отправляясь в Россию, я надеялся, что найду здесь верных друзей. Рад, что не ошибся в своих надеждах, — Локкарт встал, поднял бокал. — Пью за вас, Борис Викторович, за наше общее дело!

Договорились, что постоянную связь Савинков будет держать только с Рейли.

— Но, — сказал. Локкарт, — я буду всегда рад встрече с вами, Борис Викторович.

Когда Савинков ушел, Локкарт обратился к Рейли.

— Вы верите, что с этим человеком можно вступить в игру?

— Я, Брюс, до конца не верю даже самому себе… Во всяком случае, Савинков может оказаться нам полезным. У него обширные связи и здесь — на севере, и там — на юге. Иметь связующее звено в своих руках — выгодно для нас, и мы…

— Хорошо, хорошо, — перебил его Локкарт и перевел разговор на другое. — Как вы устроились, Сидней?

— Спасибо, Брюс. Все в порядке. Мне удалось даже легализоваться. Теперь я — Константин Георгиевич Релинский — агент Петроградского угрозыска.

Локкарт рассмеялся:

— Наивность господ большевиков меня просто поражает! Но все-таки будьте осторожны. Обидно, если…

Локкарт не договорил. В дверях показался взволнованный хозяин.

— Чекисты!

Локкарт побледнел: не хватало еще, чтобы его заслали здесь в обществе Рейли.

— Бегите, Сидней! Через окно!..

Рейли бросился в противоположный конец комнаты, но тут же остановился — поздно.

В кабинет вошел Петерс. С ним два чекиста.

— Прошу предъявить документы!

Рейли выжидательно посмотрел на Локкарта. Стрелять? Тот отрицательно покачал головой.

— Что это значит? — с негодованием обратился Локкарт к Петерсу. — Вы не имеете права!

— Имею, — тоном, не терпящим возражений, ответил Петерс и предъявил Локкарту мандат ЧК.

Бегло взглянув на документ, Локкарт достал визитную карточку и протянул ее чекисту.

— Я специальный уполномоченный английского кабинета и пользуюсь экстерриториальностью…

— Даже в этом кабинете? — Петерс усмехнулся.

— На любой территории, — парировал Локкарт. — Надеюсь, вам это хорошо известно?

— Что с ним толковать, товарищ Петерс? — вмешался один из чекистов. — Доставим в Чеку, там разберут.

— Мы устроим дипломатический скандал, — угрожающе произнес Локкарт. — Мы дипломаты…

— Рад был с вами познакомиться, господин Локкарт, — произнес Петерс на английском языке. — Прошу извинить, но мне надо проверить документы у этого господина.

Он сделал несколько шагов по направлению к Рейли, но его остановил взволнованный голос из коридора:

— Товарищ Петерс! Скорее сюда! Мы поймали крупную птичку!

Петерс бросился из комнаты.

Между тем в общем зале жизнь шла своим ресторанным чередом. Сошел с эстрады, будто растворился в дымном воздухе, подагрический певец. Оркестрик все так же расхлябанно отбивал незамысловатый ритм. Посетители гудели, перекликались пьяными голосами, ожесточенно швыряли на стол замусоленные карты, исповедовались друг перед другом в действительных и мнимых грехах, плакали и смеялись, шептались и орали во всю глотку: