Облить дерьмом. Наверное, Сильвия права.

Расслабившись, опустив руки, он погрузился в созерцание того, что еще оставалось от видеокассеты. Стал проваливаться в сон, и Сильвия на телеэкране преобразилась в рыжеволосую женщину с поляроидной фотографии: безликая, она поднимала пивную кружку за его здоровье и смеялась над ним. Начинался кошмар с открытыми глазами, изображения на экране распадались на части, застывали, искаженные, и человек, умеющий усыплять детей, сам наконец заснул.

Пока они были в браке, одной из самых частых причин трений с Сильвией было его решение посвятить себя исключительно страдающим детям и подросткам, чьи проблемы, если бы речь шла о взрослых, требовали бы длительного лечения и тяжелых доз психотропных препаратов. Для жены не имело никакого значения то, что Джербер перенял эстафету у отца, поскольку с годами он вовлекался в истории маленьких пациентов все больше. Хотя гипнотизер и утверждал, будто четко разграничивает работу и личную жизнь, со временем он стал вести себя так же, как синьор Б., манеры которого так часто ему претили.

Сам того не замечая, он замыкался в своем мире, безмолвном и непроницаемом.

С тех пор как они с Сильвией поженились, между ними был заключен своего рода молчаливый компромисс: во время ссор этой темы разрешалось слегка коснуться, но она никогда не обсуждалась открыто. То была граната под тлеющими углями. Как и следовало ожидать, после развода все изменилось, и бывшая жена не упускала случая попрекнуть его выбором жизненного, а главное, профессионального пути, считая, что именно это в одночасье подорвало их брак.

В самом деле, Пьетро Джербер мог последовать примеру многих коллег, которые, оставив так называемый «лечебный» гипноз, обратились к более прибыльному, «паллиативному»: помогали множеству платных пациентов бросить курить, не испытывать страха перед полетами или преодолевать некоторые сексуальные дисфункции. Хотя Сильвия настаивала, он не поддался искушению сменить профиль, главным образом памятуя фразу, сказанную синьором Б. В период, когда они с отцом очень сблизились, после того как Пьетро решил избрать ту же профессию, он однажды спросил, почему старший Джербер решил посвятить себя исключительно несовершеннолетним. Ответ отца был простым и обескураживающим, как любая простая истина, которая только и ждет, когда ты на нее наткнешься.

Никто не верит тому, что говорят дети.

Синьор Б., по сути, подразумевал только то, что все мы в детстве переживали моменты, когда взрослые отмахивались от нас, все мы испытали унижение, когда нам не верили только потому, что мы еще маленькие.

– На самом деле дети – хранители абсолютной истины существования, – говорил он. – Вот только взрослые отворачиваются от нее, не желают слышать. Потому что взрослые потеряли невинность и уже не воспринимают таких тривиальных вещей, как смерть, или то, что не всегда легко отличить добро от зла.

Добро и зло часто неразличимы в уме ребенка. Например, то, что для других зло, для него может быть добром. Вот почему синьор Б. так снисходительно отнесся к сестренке, которая бросила в цистерну для сбора дождевой воды недавно родившегося братика. Ведь, по сути, она всего-навсего устранила причину ревности, снедавшей ее изнутри и причинявшей боль.

Поэтому Пьетро Джербер, даже до того как окончательно убедился, что Николин не убивал свою мать, засомневался, можно ли сразу поставить на нем клеймо убийцы. Для всех прочих такое решение выглядело наиболее приемлемым, но он не смирился и обнаружил, что есть иное объяснение: нечто неизведанное и ужасное, человек, способный манипулировать чужим сознанием, скрывающийся в тени и готовый вторгнуться в чей угодно ум.

Если бы Джербер ограничился поверхностным взглядом, от Нико бы уже отделались, осудив его и заставив расплачиваться за преступление, которого он не совершал.

Именно этого Сильвия не хотела или была не в состоянии понять. Он не мог в мгновение ока перестать задаваться вопросами, от которых все прочие отмахивались, иначе ему было бы слишком трудно уживаться с собственной совестью.

Проведя ночь на диване, в лихорадочном сне, он пришел в кабинет на мансарде немного раньше, чем туда прибыл Николин с охраной. Джербер сразу заметил, что прежнюю сотрудницу заменила другая, моложе и, судя по виду, сговорчивее.

– Что случилось с вашей коллегой? – спросил он.

– Лежит дома с простудой, – ответила девушка.

Психолог сделал вид, будто огорчен, но заподозрил, что сам явился причиной болезни, чихнув ей прямо в лицо. Стал объяснять новенькой, что на время сеанса останется с ребенком наедине, а им даст знать, когда закончит.

– Мне уже изложили процедуру, но все равно спасибо, – улыбнулась она.

Ему понравилось иметь дело с кем-то элементарно вежливым. И с Николином новая сотрудница обращалась человечнее. Джербер надеялся, что та, другая, больше не вернется.