– С фрицем пьете, а вашего разведчика убило! Эх, вы...

Голос хлестнул, как удар бичом.

– Когда?

– Где?

– Кого?

Оказалось, Селютина. Пока были на нейтралке, немец бил по валу. Вспомнили, что и разрывы слышали, и свежие воронки видели - одну совсем недалеко от землянки,-да на радостях не обратили на нее внимания. По той же причине и о Селютине забыли. Что ему сделается, если дома остался?

Ринулись на вал, в траншею. Выбросило из нее Селютина взрывной волной и изрешетило так, что сразу и не узнаешь.

В тыл на одной подводе ехали четверо: Лобатов и пленный в штаб полка, Шарапов туда же, а потом в медсанбат, Селютин в свой последний путь на кладбище дивизии в деревне Мшага. Разведчики похоронят его завтра.

Полуэкт лежал рядом с Селютиным и ругал себя за его смерть. "Помог, называется, человеку. Оставил дома!" Понимал, что вины его в случившемся нет, но все равно не по себе, как будто вина его в чем-то и была.

Откажи он в просьбе, и жив бы остался Селютин, веселился бы теперь вместе со всеми. Смерть свою он чувствовал верно, а где от нее спасение, не отгадал.

– Как Смирнов?
– прервал тяжкие размышления Полуэкта Лобатов.

– Все в порядке.

– Вот видишь,- обрадовался Лобатов.- Человек в деле побывал и себя показал. Легче ему с твоими орлами управляться будет.

– Да, все так,- согласился Шарапов и не стал рассказывать о том, как Смирнов, забыв о своих обязанностях, ринулся на немцев с группой нападения.Все хорошо получилось,- подтвердил он, прислушиваясь ко все усиливающейся боли.

Глава девятая

1

"Счастливая рана" Шарапова оказалась серьезней, чем думала сестра, и отлеживаться пришлось не в медсанбате, а в челюстно-лицевом отделении госпиталя, только успевшего развернуться в недалеком от Новгорода поселке Пролетарий. Начальником отделения был старший лейтенант медицинскиой службы Жабин, молодой брюнет с черными веселыми глазами, старшей сестрой - высокая и тонкая Надя Иванова, а санитаркой- пухленькая девчушечка из местных - Вера. Раненые еще не поступали, и Жабин осмотрел Полуэкта немедля.

– Прошла хорошо, но осколочек кости оставила. Придется делать иссечение.

– Э, нет,- прикрыл рукой Полуэкт рану,- лучше какой-нибудь проволочкой выколупайте, чтобы лицо не портить.

Жабин рассмеялся:

– Нет у нас колючки. Винтовочная?

– Из автомата.

– Ишь ты! А чего же одна? Ты мне не мешай - не тяни руку-то, убери ее за спину.

– Остальные мимо прошли.

– Это хорошо. И с большого расстояния?

– Метров с десяти.

– Почему же всего одна?
– вскинув глаза, повторил Жабин.

– Так закон рассеивания.

– Хорошо, что есть такой закон,- промычал сквозь зубы Жабин и показал зажатый в пинцете осколок кости:- Вот он, а пули нет, так что извини - на память подарить не могу. Перевяжите,- приказал Наде Ивановой и убежал добывать для отделения людей и медикаменты.

– Почему-то считают, что у нас раненые все легкие, ходячие, сами себя обслужить могут, и ничего не дают,- пожаловалась Надя Иванова и коротко хохотнула:- А Жабин всегда такой: пока зубы заговаривает - и дело сделает. Хороший хирург!

Полуэкту Жабин тоже понравился, а через неделю, когда началось наступление и стали прибывать раненые, они сошлись накоротко. Прибежал тогда Жабин с просьбой:

– Самому больных таскать приходится. Помоги, разведчик?

Полуэкт тут же и подхватился, а потом в привычку вошло: чуть запарка, бегут за ним: раненых привезли, носить надо. Так и коротал размеренное и пустое госпитальное время, томясь вынужденным бездельем и каждый день ожидая весточки из полка. И она наконец-то пришла. Ребята писали, что наступать полку пришлось через Ильмень, а после освобождения Новгорода дивизию повернули на юг, и теперь очищает она Приильменье, продвигается с боями к Шимску. Потерь во взводе почти нет, больше царапинами отделываются, а пехоту выбило крепко.

Прочитал Шарапов коротенькое, наспех написанное Спасских письмо, и зачастило, тревожно забилось в груди сердце, как во время поисков в самое напряженное время, как двадцатого января, когда Левитан на всю страну торжественно читал приказ Верховного об освобождении Новгорода. И так потянуло в полк, что еле дождался, пока Жабин выйдет из операционной. Остановил его.

– Когда выписывать будешь?

– Когда рана заживет,- склонив голову набок, весело разглядывал Полуэкта Жабин.

– "Когда рана заживет"! Раненых я таскать могу, а воевать нет - так, по-твоему?

– Правильно. Здесь ты под наблюдением, а там кто за тобой следить будет? Из тебя еще гной идет. Понял?

– Нет, не понял.

– Тогда я тебе вот что скажу по-дружески: скандалить будешь, я тебя еще месяц продержу или в тыловой госпиталь отправлю. Даю слово.- Жабин обошел Полуэкта и снова скрылся в операционной.

Шарапов еще не остыл от письма, от разговора с Жабиным, как к нему подошел старший лейтенант, командир батареи зенитных орудий, обнял на правах старшего за плечи, дружески заговорил: