Он знал, куда идёт.

Догадывался, кого встретит.

Понятия не имел, что скажут ему — но был уверен, что здесь ждут именно тех его слов, которые ему так понравилось говорить:

— Я — твой повелитель.

Пока никто не слышит, можно не добавлять «будущий». Знай Лю, что надо прислушиваться, услышал бы шаги раньше, чем перед ним сгустился туманный сумрак, становясь человеком:

— Повинуюсь, — проговорил он, опускаясь на колени.

Как сладко звучало это слово!..

Лю просто растаял от удовольствия. Он где-то краем сознания ещё улавливал тонкую грань, проходящую между ним, полудемоном Лю Чу, и тем, что привык звать Голосом или Голосами, но...

Но при виде коленопреклонённого незнакомца, выходящих из густеющего на глазах тумана мужчин и женщин — они выходили, опускались на колени, протягивали руки раскрытыми ладонями к земле, и из земли, оплетая их пальцы, запястья, вытекали струйки густого чёрного дыма — при виде них Лю терял ту грань, бесповоротно.

Знал: перед ним — трупы.

Всматривался чуть пристальнее — видел, как они умрут, чтобы переродиться рисинками в котле грядущей войны.

Рисинками. Надо поесть. В конце концов, он разве человек, чтобы испытывать к ним жалость.

Зима готовилась вступить в свои права.

В тусклом свете пасмурного дня, слишком сером, слишком унылом, отдавал накопленное за лето сияние белый мрамор барельефов и хранили зелёную вешнюю радость сосны.

— Я предлагаю нашу следующую встречу провести в личном кабинете при Библиотеке Столичных учительских палат, — Божественная Княгиня зябко двинула плечиком под рысьей шубкой.

Учитель молча обернул красавицу меховым полотнищем: на зимних дорогах его тепло хранил плащ из чёрной норки — Императрица глубоко вдохнула, закрывая глаза.

Под неплотно сомкнутыми веками словно сама Небесная Императрица показывала ей, какими запахами напитался гладкий мех в пути. Вот терпкие оттенки воловьей шкуры. Ноты металла и кожи упряжи. Вот немного соснового дыма.

А вот то, от чего туго скручивает сладкой болью само естество: Учитель. Учитель, мозаика из ста и двух ароматов.

Венценосная красавица всегда была рада его видеть. Осязать. Ощущать. Не имела права дать понять ему, а тем более, кому-либо из ныне живущих, какова сила её радости — но кто бы смог убедить её, что они с Учителем вовсе не как два зеркала, что отражают и усиливают свет одной свечи?

— Зимняя спячка Воплощённого Зла продолжается, значит, тот, в ком оно нашло своё воплощение, ещё слишком мал.

— Или Зло готовится чуть более тщательно, чем три века назад. Может быть, усыпляет нашу бдительность.

Даже наедине, вдали от чужих глаз, от досужих ушей, они не решались говорить о настоящей причине того, как ловко находит Звёздная Императрица поводы вызывать палача сторожевого клана в Столицу. Нет, они, конечно, всегда есть, но...

Только Небесная Императрица впишет в Нефритовые Скрижали ещё одно благословение им, способным сохранять не только чужие тайны, но и свои.

Учитель спокойно придерживал руками плащ на Императрице, не давая ветру раздувать его полы. Говорил — важное, нужное:

— Я много думал о том, что драконы знают о людях всё и может быть чуть больше, но люди не знают о драконах ничего, кроме того, что их жизнь устроена похоже на нашу — и то лишь потому, что это драконы принесли в мир людей изумрудное сияние связи с Небесной Драконицей, Небесной Императрицей. Я пытался узнать у Цаао Цзао, может ли быть Йи Дэй одним из них. Нефритовая Богиня мне напомнила о дарованной нам Печати, — Учитель приложил ладонь к свежему шраму в точке, где сходятся рёбра, — и я так и не сумел задать вопрос. Но она же сделала так, чтобы я убедился: если бы Йи был драконом, он сейчас, в двенадцать лет, выглядел бы совершенно взрослым. А лет до семи мы бы и не видели его в человечьем облике.

— Как это так? — изумлённо взмахнула ресницами красавица.

— В доме Когтя сейчас как раз растёт юный дракончик. Ему всего четыре года, и он оборачивается человеком только на минутку и если его как следует убедить в необходимости превращения. Говорить он может, показывая образы. Я так понял, что в нём кипит энергия, а человеческое тело не слишком удобно для её вымещения, для бега, прыжков, полётов. Становясь человеком в четыре года, он выглядит мальчиком вёсен двенадцати или тринадцати. Коготь сказал, на седьмую весну его тело перестанет расти, и он получит клановые татуировки.