Сказано же: получить меч, получить звание мужчины, а там и…

Н-да. Ещё две и две весны. Так долго.

Совсем капелька в водных часах. А сейчас возвращаться в клан Нефритовой Богини...

Нет, вы что, хотите сказать, что погостил, и будет? Увидел Ждущих Пробуждения, тех, кто переродится, защищая его честь и приумножая славу, и пора назад, во временное обиталище, в клан…

Там — армия. Тот её отряд, которому предстоит ударить в спину своим, когда будущее — вызреет. Тот отряд, который надо взрастить и воспитать. Сам собой из ниоткуда он не появится. И ведь делать почти ничего не надо. Знай себе, прячь от глаз посторонних те деяния, которым рано искать свидетелей.

Невысокая красавица в длинном тeплом плаще с капюшоном принесла в скрытые под землeй комнаты Ждущих Пробуждения чашу подогретого вина и вяленое мясо:

— Откушай даров нашей земли, о владыка.

Лю захотелось рассмотреть красавицу поближе: так ли красива, молода ли, или, ладно, не в вёснах дело, а в опыте и желании развеселить его — сама же назвала владыкой, так почему бы...

— Дорога будет неблизкой, прикажи — и я соберу тебе в путь еды и воды, — склонила она голову.

— Вина, — поправил её Лю. Он успел отхлебнуть из чаши, и ему понравилось.

— Воды, о владыка. Воды. Наше вино быстро ударяет в голову, если пить холодным, вызывает слабость в теле, а как управлять волом слабым телом?

Она опустила голову ещё ниже, отходя на шаг.

Лю чувствовал, как тёплое вино растекается по телу, как бодрее бегут его мысли в его голове... а Голос — что? Переместился в другое тело и говорит с ним устами этой ждущей?

— Я соберу тебе в дорогу еды и воды, — кажется, красавица улыбалась, так звучат голоса людей, когда они улыбаются.

Но в голосах людей не звучит эхо, как в горах, нет, не как в горах, а словно в унисон поёт хор из тысячи голосов.

Красавица отступила ещё на шаг.

И вокруг ног людей не вьётся серый дым при каждом шаге.

Нет, это не дым, это пыль, это серые частицы серой земли, из которой сбиты тропы, соединяющие комнаты. Лю это сразу понял! Поскорее допил вино, пока не остыло. Сказано было про слабость от холодного, значит, с тёплым всё нормально.

Йи не знал, почему, но иногда у него возникало желание быть как можно ближе к Учителю. Так, наверное, это работает у утят, когда они видят первое движущееся существо и готовы за ним следовать, куда угодно. Наверное, Йи первым видел Учителя, поэтому и хотелось бежать за ним, делать всё, что он велит, советует, о чём просит.

С недавних пор у Йи стали появляться в жизни моменты, о которых, с одной стороны, хотелось рассказать Учителю без утайки, и даже не моменты, а всего один момент: Гэнгти Тшу! Это ведь та девочка, которая была вместе с Отшельником во время извержения Глаза Дракона, просто Йи тогда был не вполне здоров, и вряд ли она его видела — а если видела, то он же был тогда совсем ещё крохой, безволосым, обгорелым, и вряд ли она могла бы его узнать тёеперь... С другой стороны, Йи сам не понимал, что он хочет сказать Учителю. Он же, на самом деле, не понимал, что именно хочет рассказать и зачем.

А раз так, то не нужно и говорить.

Когда Йи стал много вырезать из дерева, он понял, что ему нужны несколько разных ножей, спасибо Мастерам Столярам, они объяснили, какие и для чего используются. Как воинам делают наручи для метательных ножей, так Йи завёл себе наручи для столярных инструментов. Потом подарил почти такие же Шужи. Потом делал выкройки для кожевников, чтобы они обеспечили наручами для работы и других мастеров.

Память, умница, подсовывала вид Гэнгти Тшу, вполоборота стоящей на стене — а как порыв ветра подхватил её косу!.. — и память же вовсе не умно напоминала жар тела красавицы, заполошное биение её сердца, как крохотный воробышек в ладони.

Сморгнув жаркую память, Йи снова вспоминал Стальную Паучиху на стене, чтобы как можно точнее выгладить корешок в фигурку.

Вот, вот так было её левое плечо, а вот тут ремешок. И вот так были развёрнуты бёдра...

Бёдра!

А Учитель не поймёт, если его спросить, что чувствуют художники, когда рисуют обнажённых красавиц, например, для учебных пособий лекарям. Или, наоборот, поймёт.

Или Йи успел выдать свои мысли покрасневшим лицом — не может быть, чтобы щекам было так горячо, а они оставались бледными.

Учитель что-то записывал в огромной толстой тетради, с которой иногда приходил на уроки, перерисовывал из неё точки крепления мышц к костям или выписывал составы ядов.

Ни Йи, ни Учитель не видели и не поняли, как и откуда в комнату к ним вошёл мужчина. Средних лет, одетый и причёсанный как для дальней дороги, в серое-немаркое. Темноволосый, сероглазый, и похожий на циньанца, и не похожий, несущий печать чуждости.

Он молчал, кажется, готовился что-то сказать, но Учитель опередил его, откладывая в сторону кисть и отодвигая чернильницу: